Аделаида засыпает, забывая о возрасте. Она представляет свою вторую половину жизни, будто бы ей немного за тридцать или она студентка. Правда, она упускает из виду, что свободных мужчин осталось уже гораздо меньше, об этом она не подумала. Она также недооценивает серьезность конкуренции. Недавно расставшиеся со своими половинками мужчины обычно предпочитают женщин помоложе. Очень скоро Аделаида пробудится ото сна и столкнется с обжигающей действительностью.
Это история голубого цветка[4], погруженного в кислоту. Аделаида Бертель – такая же женщина, как и любая другая. В сорок шесть лет она слышит, как по ее девичьим мечтам звонит колокол.
Выход в свет[5]
В середине августа Париж превращается в кладбище. Не слышно ни звука, запах расплавленного асфальта напоминает гарь крематория. Аделаиду одолевают досада и скука. Все подруги уехали в отпуск, а ей так хочется пойти куда-нибудь сегодня вечером, но совершенно не с кем. Элиас был закоренелым домоседом, никакой светской жизни, ни вечеринок, ни ужинов. Аделаиде не терпится насладиться свободой. Всю вторую половину дня она провела за чтением в кафе, искренне надеясь там кого-нибудь встретить. Случайностей не бывает, так что нужно брать дело в свои руки. Разумеется, никто не обратил внимания на сидящую на террасе сорокалетнюю даму, пусть и прекрасно одетую. Она выпила четыре диетические кока-колы, выкурила шестнадцать сигарет Lucky Strike, дочитала модный роман, который нашла совершенно бездарным. За последние двадцать четыре часа она общалась лишь с официантом и девушкой, попросившей прикурить.
Сейчас 19:30, Аделаида одна, в то время как весь остальной мир, включая фейсбук, готовится пропустить по бокальчику. Она думает о разъехавшихся по отпускам подругах. Жюдит отправилась в Грецию с мужем и дочкой. Беранжер – к родственникам в Ардеш. Гермелина блуждает по альпийским склонам. Клотильда пишет в резиденции в Риме. Аделаиде хочется нарушить их покой и крикнуть: помогите! Но она лишь отправляет каждой сообщение, как открытку, чтобы чем-то себя занять. Она пишет неправду, стараясь приободриться. Горжусь своим новым домом. В полном восторге от новой жизни. Новая жизнь рулит. Все к лучшему. Она фотографирует крупным планом какую-нибудь деталь, симпатичную мелочь, застывшую улыбку мексиканской мадонны, изгиб лилового тюля, заменяющего ей шторы. В ответ Аделаида вскоре получит множество смайликов с сердечками.
Что делать, когда ты одна, куда пойти в Париже, если ты одинокая женщина, в местный бар, или бар при отеле, или, может, в модный клуб. Все адреса ей известны, она же пиар-менеджер, к тому же очень толковый. Но она прекрасно знает: непринужденно сидеть в баре, облокотившись о стойку, и запросто болтать с незнакомцами – у нее так никогда не получится. Какой-то блок, в детстве она была очень застенчивой, уверенность в себе далась ей с неимоверным трудом. Нырнуть в толпу на танцполе, крутить там бедрами в одиночку, двигаться в унисон с окружающими ее телами – она так не сможет, от одной мысли у нее подкашиваются ноги. Аделаида прикидывает, способна ли она на что-то подобное спьяну или под кайфом, потому что, если бы у нее все-таки получилось, было бы кстати. Она боится, что в итоге проведет вечер за онлайн-игрой в скребл. За бутылкой сансера она представляет себе дальнейшее развитие событий. Вот она заходит в бар, одна, облокачивается на барную стойку, заказывает пиво, улыбается соседям, завязывает разговор. Даже в состоянии наркотического угара это невозможно. К тому же без толку. У мужчин, ошивающихся вечерами у барной стойки, явно не ее профиль. Что ж. Тогда пройти в лобби, устроиться в клубном кресле, заказать коктейль, улыбнуться соседям, но тут другая проблема. Парни из отельных баров в основном из правых. Аделаида беспокоится, что же делать, как не остаться одной, где в Париже найти мужчин, которые могли бы проявить к ней интерес. Аделаида испускает стон и обращается к интернету, где сайты знакомств сулят решение всех проблем.
4
Во французском языке выражение «голубой цветок» обозначает наивного, романтичного человека, который подвергается жестоким испытаниям судьбы. Впервые этот образ возникает в неоконченном романе «Генрих фон Офтердинген» немецкого писателя эпохи романтизма Новалиса (1772–1801).