— Зачем ты убил его? — прохрюкал горк на полдороги.
Я ответил ему правду:
— Сэм мне нужен живым.
— Ты уверен, что этот ублюдок хотел убить босса?
— Да.
Гонец кивнул, вытер накопившуюся слизь и пополз быстрее.
Джо Чеймер:
Моя вахта кончилась. Конвикт уже в зоне прямой видимости. Корабль покинул ненавистное гиперполе. До Конвиктского дня еще много времени, а раньше полудня, согласно новой инструкции, садиться нельзя. Так что я мог еще спокойно поваляться в слиппере до посадки.
Все–таки хорошо, что я уже — третий офицер. Третья дверь от ребра в жилом блоке — это дверь моей каюты. Мне всегда доставляло удовольствие читать «Джозеф Г. Чеймер. лейтенант–навигатор. Код пробуждения 28–95442DGC» на своей двери. Только не нужно думать, что это самолюбование. Просто надпись была сама по себе — прелесть. Ровные четкие буквы. Ни одной лишней. Все четко и ясно. Дескать, спит здесь между вахтами такой парень двадцати восьми лет от роду, а уже третий офицер. Захочешь с ним поболтать, спроси у комма. И если чертов компьютер позволит себе наглость разрешить доступ, то сам Джо проснется и, открыв дверь, скажет все, что о тебе думает. Замечательно.
Я открыл дверь, включил на готовность слиппер, связал его с мозгом звездолета, выпил призовые пятьдесят грамм виски, разделся и залез под силовой купол.
Боже, как хорошо. Многочасовая усталость мягко вдавливает в гидроматрас, воздушные пузырьки приятно массируют спину, в ухо мурлыкает тихая музыка…
Я закрыл глаза и нащупал кнопку включения. Но не нажал…
Я растворился в космосе. Миллиарды звезд видел одновременно, тысячи планет проживали по году прежде, чем я успевал моргнуть. Я увидел Конвикт, застывший на одном месте, и еще одну незнакомую планету, не покрытую облаками. Незнакомый мир сиял отраженным светом тысяч солнц, словно новогодняя игрушка.
Я прищурился, полностью сознавая, что лежу с закрытыми глазами на ложе слиппера, и вдруг понял, что эта планета стальная! Я увидел огромную брешь в ее боку, словно какой–то колоссальный звездный зверь откусил кусок. Потом разглядел человека, лежащего на чуть пробивающейся конвиктской травке, держащегося за молодые стебельки, чтоб его не унесло диким утренним ветром. И в это же время я видел чрево Стальной планеты. Видел необычайно прямо сидящего на высоком троне старца. И услышал его голос. Обращался он явно не ко мне.
— Ты, Реутов, сын Реутова, пришел сказать мне, что планета твоя?
— Нет, Тэнно, — ответил, не пошевелив губами человек на траве.
Я был уверен, что сказал именно он.
— Тэнно, я пришел спросить у тебя совета.
— Реутов! Воин! У меня только один совет: убей того, кто мешает нам достичь цели!
— Тэнно, повелитель, прости! Я расслабился. Я решил, что цель близка. Они предложили половину добываемого трасса, и я решил, что это победа.
— Ты нашел свой корабль? — голос старца потеплел, видимо, он умел прощать ошибки.
— Да, повелитель.
— Иди, Реутов, возьми оружие и добудь для меня эту планету. ВСЮ! РЕУТОВ! ВСЮ!
Старик растворялся на фоне незнакомых звезд. Вместе с ним растворялась Стальная планета, но незнакомца по имени Реутов, лежащего на конвиктской траве, я еще видел.
— Кто ты? — сказал я мысленно.
Он повернул голову ко мне, брови его слегка дрогнули, и мы стали стремительно сближаться. Я падал на него, он тянул планету за собой навстречу. И вот он уже так близко, что я мог бы похлопать его по щеке.
Я заглянул ему в глаза и увидел свое отражение. Ожидал увидеть, что угодно, только не самого себя. Ужас накатил, как волна. Из плотно сжатых зубов рвался крик, и я не смог его сдержать:
— Кто ты, мать твою…
И снова звезды. Потом растаяли и они. Наконец, я увидел густую сетку кровеносных сосудов в веках — надо мной светила лампа, которую я не включал.
— Кто ты, Реутов? — прошептал я, еле ворочая уставшими от напряжения скулами, и нажал кнопку слиппера.
Реутов:
Люди шли осторожно. Осторожно и очень медленно ехали машины, пропуская прыгавших по сухим островкам пешеходов. Грязные потоки лились из подворотен. Грязь капала с крыш. Капли грязи, подхваченные налетевшим порывом ветра, стучали в дребезжащие оконные стекла. Люди выплевывали вязкие черные капли и не менее грязные слова, перепрыгивали очередной поток мути, отворачивались от налетевшего потока грязных капель и шли дальше, каждый по своему делу, к одному ему известной цели.
Из–за далеких восточных гор медленно, словно боясь замараться в грязи, аккуратно выползало местное солнце.
Машина Берта, недовольно фыркая, медленно ползла среди других таких же по грязной дороге. В голове Берта метались сплошные ругательства, а они и без его мыслей надоели. Ларри сидела, отвернувшись к окну, и думала, что хорошо бы вернуться в Ореховую долину и жить, как прежде, и чтобы живы были родители и…, чтоб Реутов жил с ними. Что ж, если мне понравиться ее родина, может быть именно там и построю дворец.