Но вот секунда прошла и ведро воды, выплеснутое ему на голову, вызвало у него приступ безудержного смеха. Мы продолжили работу вместе, то и дело прерывая ее, чтоб посмеяться над очередной шуткой. Я вовсе не чувствовала себя рабыней и Реутов знал это. Он умел читать мысли.
Эти насекомые так меня достали, что я почти не спал. Маленькие, серенькие, плоские такие. Даже и не разглядишь–то сразу! Но вот цапнет и весь сон как рукой снимает. Первая тварь меня укусила в тот момент, когда я первый раз после ареста решился съесть принесенную надзирателем пищу. Я разлил похлебку по всей камере, сам весь измазался и получил по шее от стражника, потому что капли варева попали и на него.
Привыкнуть к укусам невозможно! Нужно с ними родиться, чтобы не чувствовать. Я понял! Это такая разновидность пытки: берете нормального, чистого, ни разу не кусанного человека, садите на него горсть этих вампиров и через неделю, если он не повесится на собственных носках в туалете, то будет готов выдать вам кого угодно и что угодно за возможность избавиться от этих мук. Моя неделя близилась к естественному концу. Спать я уже не мог и непрерывным чесанием будил привычных к укусам, но нервных уголовников — соседей. Однажды негр, профессиональный убийца, прежде пойманный мной при попытке расстрелять из автомата главного инженера ДНК, а теперь сосед по камере, сказал:
— Знаешь что, фараон! Или ты перестаешь обращать внимание на насекомых или я сверну тебе шею!
Голос его был наполнен состраданием, а под кожей на руках перекатывались такие бугры, что я ему сразу поверил. Поверил и успокоился. Расслабился и ко мне пришел сон.
Мне показалось, что я не проспал и двух минут когда, открыв глаза, обнаружил себя висящим над бетонным полом. Подпорками мне служили нежные руки моего милосердного соседа. Он весьма рослый парняга, да еще руки много длиннее моих, так что висел довольно высоко и очень хотел чтоб он меня, как можно аккуратней, вернул на место.
Я не зря назвал его милосердным! Он сначала опустил меня до уровня своей груди и уже потом бросил в угол на пол.
— Но, но! Полегче с ним, Карлос. Он нам еще нужен живым… Пока!
Я почувствовал, как мурашки побежали по спине. Это был голос Берта — человека мафии, человека Трехпалого Сэма. Человека, из которого в полиции выбивали сведения о Реутове, как выбивают пыль из половиков.
— Мне конец! — воскликнул я, сжавшись в грязном углу камеры.
И сразу увидел покрытую свежими шрамами рожу Берта.
— Ты колдун, Ранги! Все знаешь заранее!
В сумраке камеры блеснули зубы Карлоса.
— Может быть, Кири, кончим его здесь? Прямо сейчас? — Карлос очень хотел избавить меня от вшей. Как известно: мертвых вши не кусают.
— Только попробуй, Карлос. Тогда тебе лучше будет пойти на тот свет вслед за ним! Трехпалый сказал, чтоб я привез фараона живого! Живого! Ты понял? Сэм не любит, когда что–то не так как он хочет!
— О'Кей, Берти! — мой дорогой сосед уже не хотел помогать мне.
Его самого вши вовсе не доставали.
Кто–то посигналил фонариком из темного коридора. Карлос легко подхватил меня на руки как ребенка и выбежал вслед за Бертом из камеры.
Я ехал на руках Карлоса из тюрьмы по тем же мрачным переходам, по которым меня волокли туда неделю назад. Еле живого от побоев. Я всегда боялся ее. Достаточно наслушался историй про тамошнюю жизнь! Сколько раз молодые парни рассказывали, как их насиловали в сумрачных камерах, как приучали к наркотикам.
— Ты доставал нас там, мы достанем тебя здесь, — первая фраза, услышанная мной от местных обитателей. Однако меня никто и пальцем не тронул. Я решил, что это Кэн заботиться. Как я ошибался! Это Трехпалый Сэм сохранял мою жизнь и здоровье. Я всегда боялся этого места, но, попав сюда, понял, что это еще не самое страшное в жизни.
Ни один охранник не встретился нам на пути к воротам внутренней тюрьмы комендатуры. Ворота, конечно, не были заперты. За ними блестели в лучах заходящего нежаркого солнца горбы дорогих полированных автомобилей.
Начинался вечер. В Импорте, жалком ручейке днем, прибавилось воды. Тени удлинились, обросли разными причудливыми подробностями.
Втиснутый между Карлосом и еще одним, таким же громилой, я не мог точно определить куда меня везли. Это раздражало, но беспокойство мое улеглось, когда машины въехали в лифт, и принялись подниматься в Баттер–таун. В районе продажных девок, наркоманов и извращенцев мог бы заблудиться даже будучи свободным, и уж тем более, выглядывая из–за бритых харь моих телохранителей.