По меньшей мере, сотню раз конвой свернул налево и столько же направо. Мне даже показалось, что катаемся по одному и тому же месту. Я уже хотел поделиться своими наблюдениями, но машины повернули последний раз и остановились. Дверь открылась, Карлос выскочил первым, огляделся и протянул руку.
— Выходи, малыш.
Я вышел и тоже огляделся, тут же получив ощутимый толчок в спину.
— Ты бы был менее любопытен, прожил бы больше, — пробурчал кто–то сзади.
— Если бы не «бы», мы были бы совершенны! — ответил я.
— Много болтаешь, — последнее слово осталось за неизвестным.
Тем временем из узкого сумрачного переулка мы вошли в богато обставленный холл. Дверь за нами захлопнулась, и я услышал, как взревели моторы отъезжающих машин.
Мы остались вчетвером: я, Берт, Карлос и не особо разговорчивый атлет, которого мне не представили. Берт, правда, сразу скрылся за одной из выходящих в холл дверей, но быстро вернулся. Насекомые всего пару раз куснули.
— Пошли, — лаконично сказал он, наверное, беря пример с атлета.
Идти далеко не пришлось. Две легкие двери, три ступени вверх и мы вошли в храм всех атлетов и культуристов. Множество различных тренажеров, перекладин, просто металла и цепей, должны были бы привести в священный трепет любого бодибилдера, но я‑то им не был. В трепет мне времени не дали вдаваться — мгновенно прикрутили руками к спортивной лестнице у стены, а к ногам прицепили огромные чугунные гири. Я не мог пошевелить ни ногой, ни рукой. Но то существо, которое изъявило желание меня видеть, наверное, и не хотело, чтоб я двигался в его присутствии.
— Здравствуй, Энтони, — прохрипел горк, вползая в спортивный зал.
— Здравствуй, Сэм, — в моем положении быть неучтивым неразумно.
— Вот мы и опять увиделись. Ты рад?
— Нет. Не очень. Я не могу долго и часто смотреть на ваши горкские ублюжьи рожи. Меня тошнит! — я просто потерял рассудок.
Из под обширного балахона Сэма показался снабженный безобразным когтем палец. Это был знак, и я его хорошо понял. Понял, а потом почувствовал. Печенью! Словно бомба взорвалась внутри. Боль скрутила нервы в косу, и как хотела ее дергала. В глазах стало темно. Постепенно острая боль сменилась глухими подвываниями обиженных органов.
— Ты в гостях, Энтони, а ведешь себя, как животное. Ты же воспитанный интеллигентный вонючка, — горк был в восторге, сквозь бульканье смеха слова были плохо понятны. — Я же вытащил тебя из тюрьмы, а ты называешь меня всякими нехорошими, злыми словами. Ты посмотри на себя, придурок! Ты же ресторан для насекомых! А все строишь из себя большого человека! Ты же стоишь сейчас меньше чем кучка моих испражнений. Тебя же все друзья бросили…
— Нет! — вырвалось у меня.
— Что!? Реутова вспомнил? Нет больше Реутова!
— Нет?! — я был уверен: горк лжет, но, представив лишь на секунду, что это правда, ужаснулся.
— Нет? Его видели у Бункера в момент нападения баггменов, но трупа его не нашли. Он или ушел к себе в ад или его взяли туда шофера!
— Реутов не мог умереть. Он физически не может этого, — пробормотал я себе в утешение, но на мою беду, это слышал и тот, кому этого не нужно было бы слышать.
— Что сказала эта полицейская зараза? — хрюкнул горк.
— Он сказал, что Реутов не умеет умирать, — Карлос не отличался большим умом, но смог выделить главное.
— Ты тоже не умеешь умирать? — горк вытащил страшный палец второй раз. У него не получалось просто так, чтоб сделать людям приятное, вытащить из под, мать его, балахона палец. Обязательно становилось очень больно. Зато ему становилось очень смешно. Очень уж нравилась этому скоту моя боль. Он упивался ею. Я с удовольствием уступил бы ему свое место. Руки были привязаны к перекладине, а ноги словно сами налились чугуном.
— Кто Реутов такой? Он еще здесь? Зачем ему весь светит? Что за звездную лодку он ищет? — взорвался горк вопросами, посмеявшись.
— Человек. Свободы. Не знаю. Не знаю, — отвечал я сквозь зубы. Не потому что я такой уж крутой, просто челюсти свело от боли.
— Ну–ну. Не хочешь немного поговорить со старым приятелем? Старый бедный Трехпалый Сэм так хотел видеть своего мальчика, а он оказался таким плохим! Не хочет говорить… перед смертью.
Горк еще что–то там булькал, но я его больше не слышал. Мне надоели его идиотские шутки, вопросы и, вообще, от одного вида мутантной рожи тошнота подступала.
— Ну ладно, я пошел. Нет у меня времени на него. Берт, Карлос, ребята, спросите его о Реутове. Пусть расскажет все, что знает. Потом… Берт знает, — зловеще закончил горк и заскреб когтями к выходу.