— Вы горожане? — поинтересовался офицер.
— Нет, — удовлетворила его любопытство Мичи. — Мы из Ореховой долины. Хотели поехать через Фест–тауна, но там столько людей…
Офицер кивнул.
— Документов у вас конечно нет?!
— Конечно, нет, офицер! Где это видано, чтоб на дорогах честных людей проверяли!
Офицер кивнул снова. Он очень любил кивать.
— Можете ехать.
Мичи села, я тоже открыл дверцу и уже начал садиться, но в этот момент вдруг услышал:
— Лейтенант! Лейтенант Чеймер!
Я вздрогнул всем телом, но быстро взял себя в руки и, как мне казалось, спокойно уселся в машину. Лицо Мичи было белее моего парадного мундира.
— Дави на газ, Джо! Дави! — прошипела она.
Впереди стояли люди, и трассу перегораживало бревно шлагбаума. В полной тишине, мне показалось, что даже насекомые в траве затихли, звучали шаги офицера. Он подошел к машине, нагнулся и сказал:
Стоны Пахана разрывали душу.
— У–у–у, в малолетстве тебя, сукиного сына, утопить надо было, — вопил старик, растирая и без того красные глаза.
Слезы текли по морщинистым щекам и пропадали в седой щетине.
Постепенно Пахан успокаивался.
— Прости нас, старик. Мы не знали, что он твой сын, — Берт подошел к старику и положил ему руку на плечо. Странно она смотрелась на побелевшей от множества стирок рубашке с остатками клеток под мышками.
— Лучше бы вы его пристрелили, как суку, еще в городе… — воскликнул старик, и снова из его глаз брызнули слезы. На этот раз не на долго.
— Отец… — подал голос привезенный нами бандит.
— Что ты делал в городе? Мутантам задницы облизывал?! Убивал для них? Грабил людей для горков? Скажи правду или ты мне больше не сын!
Как плачут старики, я видел и раньше, но чтобы потоки слез брызгали из глаз здоровенных бугаев, такое я видел впервые. Александр — сплошная гора мышц, не уступающих Реутовским, подошел на коленях к сидящему у стола отцу и рыдал, уперевшись головой тому в колени.
— Убей меня, — донеслось до нас с негром сквозь рыдание.
На это тяжело было смотреть, и Берт не выдержал. Проговорив, что–то вроде:
— Пойду, посмотрю, как оно там… — он ушел на балкон.
— Ну, как же я тебя убью… ты ж сынок мой…
Я решил немедленно присоединиться к Берту.
Вечер тек, как ручей и сила его быстро усиливалась. Туча, уже висевшая над Шекхаусом, была вестником того океана, куда впадал ветер. Огромное море ночи притягивало к себе волны ветра, а он, чувствуя что, немного осталось, спешил. Вот еще минута относительной тишины и вечер ветром захлопал в ладоши–листья, поднял столбы пыли на просторах Дикой степи — Родины баггменов. Вечер протянул свои ладони к туче, и навстречу метнулись языки насыщенного льдом ветра. Языки тучи перевернули автомобили у бара в Сибири — поселке фермеров и вырвали пару сотен деревьев в Лесу–под–Обрывом. Но это были только первые признаки приближения ночи. Когда упали первые капли дождя, сотни тысяч замков щелкнуло в дверях, сотни тысяч стекол звякнуло в торопливо закрываемых окнах, и может быть, с сотню каких–нибудь бедолаг склонились над кострами, придумывая себе богов–спасителей и молитвы для них. Хорошо, если им повезло, и их вовремя впустили под крыши. Ибо приближалась ночь, а с ней, на этой сумасшедшей планете не шутят.
— Вы можете заглянуть мне в мозг? Сделайте это. Там лежит вам послание от Реутова! Вы, госпожа Мичи, должны узнать меня. Мы знакомы.
По телу гулял страх. Кому не знаком этот зверь, представьте себе, что по вашей спине ползет что–то этакое холодное и влажное. Ползет, а вы не знаете ЧТО ЭТО ТАКОЕ! Это призрак страха. Даже если у вас действительно что–то ползает по спине. Не верите? Тогда ПРИХЛОПНИТЕ ЭТО ЧТО-ТО НЕИЗВЕСТНОЕ ЛАДОШКОЙ!
— Хокки? — неуверенно проговорила Мичи.
— Да, мисс Мичи, это я. Учитель хотел, чтоб я стал стражником и помогал его друзьям. Теперь, когда Энтони Ранги мертв, я тоже мог покинуть стражу, но мне еще нужно позаботиться о вас. Учителю будет немного легче на его Пути…
— Познакомься, Джо. Это Хоккимацу — самый лучший воин Хоккайдо!
— После Учителя! После него, мисс Мичи. Самый лучший воин во Вселенной — это Иль Реутов!
— Ладно–ладно. Реутов просто не любит быть побежденным!
— Я тоже не люблю, — улыбнувшись, я тоже вставил слово.
— Он настолько не любит, что еще не разу не проигрывал, — уверенно сказала Мичи.