— Смотря, с какой стороны посмотреть… — мое хорошее настроение приказало долго жить. Полезли всякие нехорошие мысли обо мне и Мичи, Мичи и Реутове. И тогда я, доказав себе, что это не настолько плохой поступок, как кажется на первый взгляд и что Реутов уже широко пользуется своими способностями, заглянул в головы друзей.
У Мичи в голове стояла стена. Хорошая такая, каменная, увитая диким плющом. Я решил, что это ее упрямство у меня так ассоциируется, и успокоился. Хокки, как оказалось, представлял собой сломанный видеопроектор.
В его голове через равные промежутки времени прокручивался один и тот же эпизод. Очень медленно Реутов прыгает вправо, словно подвешенный на канатах, проплывает влево и вдруг исчезает. Вместо Реутова возникает его призрачный контур. Реутов смотрит на свои сложенные у живота руки. Поза его смиренна и спокойна, но он не стоит на полу, он медленно опускается словно его опускают на тросах. Инопланетянин поднимает руки, раскрывает ладони, и из кулаков вылетают красные драконы. Долю мгновения они осматриваются, а потом стремительно летят к Хокки и целуют его. Хокки закрывает глаза от невероятного блаженства разлившегося по телу, а когда открывает, оказывается, что он поверженный лежит на деревянном полу, а Реутов празднует победу. Иль обманул Хокки? Нет! Что же это?
— С тобой все в порядке? — озабоченно спросила Мичи и, перегнувшись через мои колени, нажала кнопку. Поднявшиеся стекла закрыли нас от внезапно начавшегося дождя. — Ты сидел минут пять не шелохнувшись. Ты не заболел?
— Я просто уснул с открытыми глазами. Даже сон приснился. Это, наверное, от усталости… — я хотел все обратить в шутку. Мичи конечно не могла почувствовать, но мне все равно было очень стыдно, что я копался в их самом сокровенном.
— Что же тебе снилось, пилот?
— Реутов выпускающий драконов из ладоней, — неожиданно для самого себя брякнул я. Мичи хмыкнула, а Хокки нахмурился и, немного помолчав, сказал:
— Мне очень жаль себя, мисс Мичи. Потому что Джо Чеймер тоже более сильный воин, чем я. Хорошо, что он друг Учителя, а иначе мне пришлось бы сражаться с ним и умереть…
— Оставь эти грустные мысли, Хокки! Вовсе не обязательно быть воином, чтоб быть хорошим человеком, — Мичи не любила, когда люди заводили речь о смерти. — Лучше расскажи, что тебе известно о Реутове.
— Наверное, то же, что и вам. Его увезли с собой баггмены, но у переправы он ушел. Дальше его следы ведут снова к Багги–тауну.
— Патрули уже на границе? — Мичи словно планировала крупную военную операцию.
— Да. Как только степи замерзнут, шофера выезжают в экспедиции. Шекхаусу опять не хватает рабов в шахтах. Патрулям придется ловить людей на границах.
Я не мог поверить своим ушам. Не в чем не повинные люди, никакие не преступники, попадали на каторгу…
— Кто?.. Кто приказал делать это? — я вдруг начал задыхаться.
— Что это? Ловить людей на границах? Так делают каждый вечер. Земля требует все больше и больше руды, а посылает рабочих все меньше и меньше… Кстати, если мы не тронемся с места сию же минуту, рискуем проторчать здесь всю ночь! — Мичи нисколько не трогало такое положение дел на их сумасшедшей планете. Они все просто привыкли к риску попасть на каторгу просто потому, что прогуливаешься на границе обитаемой зоны.
— Поехали обратно в город, — скомандовал Хокки. — Как только кончится дождь, начнется Большой Шмон и не только в столице. Лучше всего вам укрыться в моей квартире.
Мы все–таки чрезмерно задержались на дорожном посту, дорога уже успела превратиться в бурое болото.
Хорошо было только одно, можно было не бояться упасть. Все равно даже самую густую почвенную грязь ливень смывал с тела или одежды в течение секунды. Глина, налипшая на обувь, исчезала в течение следующего же шага. Становилось холоднее и, если бы мы вышли из города баггменов только сейчас, уже бы наверняка замерзли. Однако непрерывное сопротивление хищным засосам превратившейся в мелкое пока болото земли, так разогрело меня, что было даже приятно ощущать прикосновение прохладных капель. Вот только было бы их поменьше. Который уже час шел дождь, становилось все мрачнее, ветер тоже порядочно усилился. Струи дождя наклонились и, шлепая по грязи, оставляли на миг маленькую траншейку–вмятинку. Но миг быстро кончался, и траншейка терялась в густой сети похожих на нее, как две капли рожденные одной тучей.
По грубым подсчетам Реутова мы прошли уже километров шестьдесят. Выйдя из города, некоторое время шли вдоль реки Вельд, то поднимаясь, то спускаясь с песчаных и глинистых холмов. Но, заметив, что приходиться все больше обходить скопившиеся в оврагах лужи, нам пришлось свернуть на северо–восток. И нам крупно повезло, что вовремя сделали это. Вода в реке прибывала прямо на глазах, и уже очень скоро крупные лужи объединились, выплеснувшись из речной поймы. Реутов молча подхватил меня на руки и посадил на плечо. Под таким дождем особо не поболтаешь, конечно, но к бугаю это не относится… А он молчал, как живой труп…