Надежда приоткрыла дверцу в мою душу. Я затопала ногами, в результате погрузилась еще на пару сантиметров, зато более–менее вернула ощущение жизни своим ногам.
— Как ты думаешь, сколько еще эта вонючая лужа будет замерзать? — мне хотелось, чтоб Реутов как–то утешил меня, а он:
— Ты более долгое время жила на Конвикте, тебе лучше знать.
Я немного обиделась и еще пару часов мы молча топтались в этом дерьме.
Было и так страшно холодно, а тут еще ветер, было умерший вместе с дождем, поднялся снова. Его принесли с собой маленькие сухие крупинки снега. Я медленно развернулась спиной к ветру и присела: все же грязь была немного теплее воздуха.
— Двигайся, Ларри, двигайся!
Мне было хорошо и спокойно. Я видела утренние ручьи, деревья выпускали гроздья листьев и с них стекали кисло–сладкие капли сока…
Иногда я разрывала слипающиеся на холоде ресницы. В эти редкие моменты, понимая кто я и где я, заставляла свои члены двигаться. Но через минуту вновь чувствовала себя птичкой перелетающей с ветки на ветку в бешено живущем утреннем лесу. Я летела. Стебли вытягивались у меня на глазах и из сотен нор выползали сотни сонных зверей. А я летела над ними и пела им о своем счастье и об утре. Впереди была пропасть, я знала это и ждала этого. Я знала восторг высокого полета. И вот ступенька обрыва обрывалась — я летела высоко над лежащей внизу долиной…
Я так и отпустила бы свою жизнь в полет над утренними долинами, но Реутов ведь знал, что я чувствовала себя маленькой летящей птичкой. Он–то думал, что я просто медленно умирала в грязном болоте, поэтому, как только вода немного схватилась морозом, выполз на более твердый участок почвы и вытянул меня за шиворот. Я оказалась на твердой земле, но не могла даже пошевелить пальцем. Болото все еще держало меня в плену. Грязь, налипшая на одежду и на тело, сразу замерзла и замуровала меня. Быть может, это спасло мне жизнь. Из–за грязевой корки я почти не чувствовала холода. Я подняла полные слез глаза и увидела стоящего, шатающегося от усталости Реутова.
— Ну, вот мы и на свободе. Теперь остается только дойти до леса, и перекусить, — Иль старался говорить веселей, но я видела с каким усилием он вообще говорил.
Еще не совсем оправившись после тяжелого ранения, он много сил истратил на длительный переход, а потом еще, не минуты не останавливаясь, топтался в болоте. — Ну ладно, отдохнула, теперь — вперед…
Реутов нагнулся, поднял меня на руки и, тяжело ступая, поплелся к лесу. Я чувствовала, как дрожат его мышцы, видела как пригибает к земле моя тяжесть и ледяной ветер. Я боялась, что он запнется и упадет. Боялась не за себя. Я была уверенна, что упади он и его уже не поднимет с земли никакая сила.
Я оказалась права, но только частично. Он действительно не выдержал и споткнулся. Я довольно удачно приземлилась у промерзшего ствола дерева, и мой кокон растрескался. Я смогла освободить руки и ноги. Но после этого героического усилия все остатки моих сил полностью исчерпались.
Реутов, валяясь в полном изнеможении, следил за тем, как я вылуплялась из кокона и, когда грязь стала похожа на чешую он нашел в себе силы пошевелиться. Десятком минут позже он даже встал и собрал сухих веток на костер.
Ветки с готовностью вспыхнули от ласк теплового ножа Иля, и я подумала, что неплохо было бы подвинуться ближе к теплу. И еще подумала, что здорово бы скинуть с себя одежду и поваляться в теплой луже. Эта мысль придала мне сил.
Реутов попробовал подтянуть меня к огню, но не смог. Упал сам, и ему пришлось отдыхать некоторое время. Пока Иль валялся, хрипло и тяжело дыша, пламя жадно пожирало дрова и я ужасно боялась что костер погаснет.
Однако Реутов оказался сильнее огня, он собрался с силами быстрее, чем костер поглотил остатки дров. Иль собрал побольше сушняка, но все сразу бросать не стал, просто сложил рядом.
Реутов сел поближе к пламени, вытянул ноги и закрыл глаза. И я услышала в своей голове:
— Прощай, Ларри. Надеюсь это поможет тебе выжить пока баггмены не найдут тебя, — он говорил это очень тихо, словно извинялся.
Он намеревался отдать мне свои силы и я, поняв это, заплакала, словно этим смогла бы изменить его решение. Он всегда делал только то, что хотел…
Сначала проснулись мои ноги, и я почувствовала, как они замерзли. Момента, когда оживут руки, пришлось ждать, чтоб подтянуть к теплу свое полумертвое, оживающее медленнее других частей тела, туловище.
Сердце разрывалось. Я была рада, что смерть уже стоявшая надо мной отступила, но ведь она отступила в сторону Реутова. Он отдал свои силы и занял мое место на ложе смерти… Я могла двигать руками и ногами, могла поддерживать огонь. Но вернуть Реутову его силы я не могла.