Когда переписали всех, офицер прочитал список осужденных и обвинения. Все мы обвинялись в диверсиях, многочисленных убийствах и грабежах. И естественно всем один приговор: десять суток каторги на рудниках.
Не успели мы переварить эти заявления, как к воротам подъехали большие серые грузовики и нас принялись, помогая себе палками, рассаживать. Они были мастера своего дела и уже скоро тяжелые решетчатые двери заперли. Транспорты двинулись.
Прямо на север до площади Фудстар, и оттуда по набережной, до колючих стен зоны Дэнджер10. Лучи слепящего голубого света обежали машины и ворота сползли в сторону, освобождая дорогу грузовикам. Мы, под пристальным вниманием охранной автоматики, въехали в Ад.
Тысячи присыпанных снегом бетонных бараков были ограждены тремя рядами натянутой на столбы колючей проволоки с клубящимся туманом полем Омена между рядами. Земляне, строя лагерь, сознательно пошли на огромные расходы, установив поле Омена. Зато выиграли в смысле полной безопасности. Всякое попавшее в поле тело немедленно распадается на составляющие его атомы.
Тысячи, десятки тысяч бараков. Ряды тянулись на километры, исчезая в морозной дымке у подножия обрыва. Крайние ряды виднелись и на обрыве у башен — подъемников. Кое–где снег взрезали треугольники выходов из подземелий.
Нас выгнали из теплого фургона на мороз и, подталкивая стволами автоматов и плазменных винтовок, повели к широко распахнутым воротам в подземные помещения. Низкие серые бараки оказались лишь крышами подземных камер и шахтами вентиляции.
По крытому пористой резиной пандусу мы спустились к первому посту. Там по одиночке прошли дугу металлоискателя и комнату, где пришлось расслабляться, чтоб заставить свое тело свободно пропустить лучи жесткого излучения. Я вовремя заметил, что люди даже не замечают потоки частиц обшаривающие их организмы. И, убрав экраны, старался лишь, чтоб частицы не задерживались в теле. В третьей комнате нас держали, пока температура воздуха не поднялась до трехсот девяноста трех по абсолютной шкале. Потом с потолка хлынули тонны теплой воды, смывшие выступившие капли пота и дорожную пыль с не особо любивших мыться баггменов. Наконец нам раздали местную одежду, всем одинакового вида, формы и размера. Одежда включала не так уж и много предметов, гораздо меньше чем, например, утром одевает на себя средняя конвиктская девушка или женщина. Так что большую часть времени отводимого этими особами себе на одевание, здесь они могли смело использовать на более полезные вещи.
Итак, я получил грубые башмаки — единственное, что мне дали подходящего размера, сильно малые штаны, огромную, большую даже мне майку, куртку с пришитым на груди номером, полотенце и перчатки из прорезиненной стеклоткани. Веселый, белозубый, чернокожий стражник раздающий одежду, от души посмеявшись над нашей разноразмерной одеждой, посоветовал не терять перчатки. Пожелал нам сохранить всю одежду до рудников и удалился. Он работал на хорошо оплачиваемом месте, имел жену по вкусу, квартиру в неплохом районе и копил деньги на автомобиль. У него была хорошая смена, отличное настроение и он не понимал, почему это у других могло быть как–то иначе — депрессия, серо–зеленая роба и каторжный номер на груди.
Перед нами открыли последнюю дверь, освобождая путь к камерам, и любезно помогли войти. Тяжелая дверь, как сумасшедшая выпрыгнула из укромной щели в стене, со страшным скрипом–грохотом проехала по рельсам и врезалась в противоположный косяк. Один из молодых парней оказавшихся в нашем отряде заплатил жизнью за то, чтоб дверь отъехала вновь. Его судьба хотела отдохнуть и подложила ему под ногу влажную гигиеническую салфетку, использованную пару минут назад. Голова этого человека попала, как раз между чугунным тараном двери и бетонным равнодушием стены. Мозги, смешанные с кровью и костями брызнули в разные стороны.
Мои попутчики не успели даже вскрикнуть, как дверь снова вернулась в укромное место, из узких коридоров выскочили стражники со шлангами и, убрав куда–то тело, быстро смыли кровь. Дверь закрылась.
Конвиктцы сбились в кучу на небольшой площадке — свободной от столов с картами, баков с нечистотами, нар с грудами тряпок и самих заключенных. Чисто инстинктивно, я тоже оказался в гурте туземцев, правда, с краю. Но, признаюсь, на душе много спокойнее, когда чувствуешь плечи товарищей. Теперь мы могли спокойно осмотреться.
— Бил, Бил! Гони, давай кредиты! Один из новеньких придурков все же попал под таран!.. Э! Бил! Я ставил десять к одному, а ты мне что даешь, морда…
Назад пути не было. Я попал в банку со скорпионами, и мне нужно было выжить до рассвета. Это было самой лучшей проверкой тому, чему я научился, живя среди людей.