Билось.
Оно по-прежнему билось на скользких каменных плитах перед рыбным рынком, дети поиграли им в футбол и бросили, собаки пытались схватить его и в испуге убежали, и вот оно лежит здесь, на земле, и бьется.
Сердце большого разбойника, чье тело давно уже разрубили, искромсали и распродали по кускам.
Оно еще бьется, сердце акулы.
Как грязный, пыльный мяч для регби, который накачивают насосом, и воздух входит и выходит, входит — выходит, входит — выходит...
И сердце акулы билось под луной.
Оно все еще жило.
Когда около полуночи Ангелус Туриан вернулся с Панареи и увидел, что на трехколонной террасе совсем темно, лишь на краю золотится пятнышко оранжевого лунного света, просочившегося сквозь щель в соломенном навесе, когда, не столько удивляясь, сколько предвкушая забавную шутку, он зажег свет и увидел, что на каменном полу лежат прижатые барабанными палочками два листа толстой, среднего формата, бумаги для акварели, сплошь исписанные черной тушью, торопливым, местами неразборчивым, но все же изящным почерком — эти листки можно было принять скорее за серию роскошных фантазий на темы миниатюрных рисунков пером, чем увидеть в них метровой длины письмо, в котором недоставало доброй сотни запятых; когда он, памятуя о странной привычке своей жены писать пространные письма, лежа на животе прямо на полу, опустился на колени и начал читать... сказать, что он упал с облаков на землю будет мало. Виноделы с виноградников неподалеку от Базеля нередко — он сам сколько раз наблюдал — расстреливали облака и град из отслуживших свое зенитных установок.
Но разве можно стрелять в перистое облачко?..
Когда коленопреклоненный Ангелус дочитал письмо до конца, он повалился ничком, на миг потеряв сознание.
«Мой милый-милый, бедный-бедный Херувим!
Боюсь, напишу тебе сейчас не одно, а два или три письма. Но значит, на то есть причины, прости меня. Прости меня — этой просьбой начинаю мои письма. И эти письма не будут прославленными, потому что пишу я в спешке. У меня, правда, еще два с лишним часа до отъезда, но нужно успеть сделать множество разных дел. Помнишь ли ты „Царицу Сав-скую“, шхуну с таким вот горделивым именем, на которой мы в первый раз приплыли на Вулькано? Синьор Калоджеро, ее штурман, имеет еще такую странную привычку нервно облизывать кончики пальцев, помнишь? После одиннадцати часов он поплывет в Милаццо, где находится всемирно известная, как он сказал, фабрика консервов из тунца, и все теперь зависит от того, успею ли я прийти на шхуну до ее отхода. Завтра я, может быть, уже передумала бы. Я должна...
Три с половиной недели назад мы не поехали на Капри или на Искью, а приплыли на Липари, потому что решили спокойно поработать: на острове, где когда-то была тюрьма, мы надеялись не сталкиваться на каждом шагу с туристами. И все-таки одного мы встретили. Что касается меня, то должна сказать, что я встретила даже двоих. И это имело огромные по важности последствия. Ты помнишь? Этот вопрос я задам тебе еще много раз. Ты помнишь, как Йен Кроссмен чуточку смутился, узнав, что нашего хозяина зовут Доменико Априле, то есть „Апрельское воскресенье"? В одно апрельское воскресенье во время последней мировой войны подводная лодка № 222 Британского королевского флота, на которой служил Й. К., погрузилась возле Роки-банк, между Шотландией и Исландией. Погрузилась? Погрузилась в воду. Ты скажешь, для подводной лодки это вполне обычное дело. Но лодка № 222 не могла подняться на поверхность из-за неисправности электродвигателей и цистерн погружения, она зависла в ста метрах ниже уровня моря на расстоянии 3200 метров до морского дна. Нет, не зависла — она опускалась, дюйм за дюймом, все ниже, час за часом в то апрельское воскресенье. Шестьдесят человек заперты в железной коробке и ждут. Все было так, говорит Й. К., будто сидишь в самолете, который падает с высоты 3200 метров. Неотвратимое падение, которое происходит в ужасающе замедленном темпе, с дьявольской неторопливостью. В такой ситуации ни черта не стоит всякая там мужская доблесть. Враг лишь один — машина. Они все поддались чувству смертельного страха перед машиной. В таком состоянии человек не задумается, если нужно одним движением, нажатием кнопки уничтожить троих — или три миллиона. И в этом не только бесчеловечность, но и полнейшее отсутствие мужественности — вот что такое современная война.
Прежде чем цистерны снова заработали, прошло семь часов.
В свои тридцать пять лет Й. К. успел объездить все уголки земли, сперва - моряком, потом как археолог. Ты помнишь? Недавно ты рассказывал мне про турецкую деревушку Гиссарлык. С ним там случилось вот какая забавная история. На холме, где когда-то стояла Троя, сейчас находится жалкое селение, которое так же называется. Он бродил там в одиночестве, и настал вечер, и ему нужно было помочиться. В селении, немного в стороне от других, стоял домишко. Вернее, что-то вроде хижины, и так как никого поблизости не было, он пристроился возле стены этой хижины под соломенной крышей. К своему ужасу, он увидал, что стена под напором струи вдруг стала оседать, прежде чем он успел „закрыть кран“. Там была всего-навсего тонкая стенка из бурой земли, перемешанной с козьим навозом вместо цемента, кое-как налепленная на примитивный каркас из прутьев. Сквозь брешь, которую И. К. проделал, удовлетворяя физиологическую потребность, он внезапно увидел интерьер убогой кухоньки. За столом собралась за скудным ужином семья из десяти или около того человек, и все они с негодованием воззрились на Й. К. Он возместил нанесенный ущерб, дал им пригоршню пиастров и был даже приглашен к столу... 3200 лет назад именно там — так он мне сказал — высился гордый Илион, крепкостенная Троя, окруженная могучим крепостным валом и кольцом террас, там стоял дворец... И храм, и надменные башни, сложенные из каменных блоков, и богатые дома, в которых ели на золотой и серебряной посуде. Целых десять лет ахейцы безуспешно атаковали эти стены, а 3200 лет спустя оказалось достаточно струйки мочи, чтобы стены нынешней Трои обрушились. Й. К. говорит, это один из уроков прогресса, он хотел бы, чтобы все правители великих держав, нынешние хозяева гордых городов новейшего времени, усвоили этот урок. Скромный совет добровольного троглодита, современного пещерного человека.