Я нагнулся, зачерпнул снега и до красноты растёр лицо и руки. Через некоторое время редкие прохожие видели мою наклонённую фигуру, с низко посаженной головой и поднятыми плечами, устремлённую в торопливом шаге вперёд, по ветвистым улицам медленно засыпающего города.
* * *
Первым делом я решил прибраться в квартире: вид убитого жилья, где грязь лезла отовсюду, пробудил забытое чувство брезгливости. Вооружившись ведром, тряпкой и веником, я с остервенением драил полы, сметал пыль, протирал мебель, извлекая из-под неё залежи всякой дряни, которая не хотела освобождать насиженные места.
Через час переместился на кухню. Из осколка разбитого зеркала, висевшего над раковиной, на меня глянуло испитое лицо с жёлто-зелёными мешками на бескровных скулах. Я поморщился, и десятки тонких ломанных морщин, собравшись в сетку, придали лицу совсем нечеловеческое, звериное выражение.
Я пошёл в ванную и включил душ. Вода с радостным шипением ударила в пожелтевшее брюхо старой ванны, заплескалась, забурлила, засмеялась, как узник, увидевший свет после многолетней отсидки в каменном узилище. Сцепив зубы, я шагнул под ледяную струю.
На следующий день, встал рано, оделся, взглянул на себя в осколок зеркала и, согласившись с тем, что увидел, вышел из дома. Дождался бесплатного автобуса, «резервационного» ядовито-жёлтого цвета, который курсировал между остановками с интервалом в тридцать минут, сел в него и долго ехал в сторону Юго-Западного рынка.
В БСМП, больницу скорой медицинской помощи, я вошёл с центрального входа и огляделся. Было многолюдно. Возле аптечного ларька, продуктового киоска и гардероба шевелились очереди. На пластиковых стульях вместе с посетителями сидели больные в цветастых спортивных костюмах и домашней обуви.
В окошке регистратуры мне сообщили, что Ангелина Николаевна Дементьева лежит в неврологии, в восьмой палате. Чувствуя возрастающее волнение, я пошёл по этажам и коридорам. На лестничных клетках гулял сквозняк и пахло окурками. Все, кого я встречал по пути — врачи, медсёстры, нянечки, больные — казалось, смотрели на меня с недоумением и вопросом: что он здесь делает? Зачем пришёл?
Когда над дверями, грубо выкрашенными белой краской, я прочёл "Неврологическое отделение", захотелось отдышаться и унять тремор в руках, как будто позади остался трудный путь восхождения на пик Эвереста. Я остановился, упёрся локтем в стену. Молодая девушка в белом халатике сострадательно спросила:
— Вам плохо?
— Плохо, — ответил я и тут же, спохватившись, затряс головой. — Нет-нет, всё хорошо. Спасибо.
Через минуту я оторвался от стены, как отрывается от костыля безногий, делая свой первый шаг на протезе.
Возле восьмой палаты сидел спортивный молодой человек и сонными глазами смотрел в окно.
— Тебе чего, мужик? — резко поднялся он, перегораживая мне дорогу.
— Это какая палата? — спросил я с притворным простодушием.
— Какая-никакая, а не твоя. Проваливай отсюда!
В это время у охранника зазвонил телефон. Он достал трубку и стал слушать, иногда вставляя короткое "да".
Я покинул отделение, свернул в какой-то длинный переход и увидел Гликмана. Он шагал мне навстречу вместе с врачом — высоким дядькой, с круглой, как мяч, наполовину лысой головой. Прятаться было поздно, но Глиман меня не узнал. Сам он мало изменился, пожалуй, в нём только прибавилось лоска и барственности, свойственной людям при деньгах и власти.
Всю дорогу мне казалось, что Гликман вспомнит меня и устроит погоню. Я озирался и почти бежал по кишкообразным, путанным переходам, этажам, лестничным пролетам больницы. Это было странно. Потому что я не испытывал ни капли страха, а только приятное волнующее чувство, какое бывает у человека, выходящего из комы и заново обретающего способность видеть, дышать, слышать. За три года я не заметил, как оброс коконом, точно насекомое, и теперь от моего тела отваливались огромные присохшие куски.
Я должен был встретиться с Гелей во что бы то ни стало. Я готовился к встрече, искал её.
Прошло две недели. Гелю выписали из больницы. Теперь она находилась дома под присмотром матери и гликмановских нукеров. Охрана день и ночь торчала у подъезда, следила за каждым, кто подходил к домофону. Когда я набирал номер телефона, трубку неизменно брала Валентина Николаевна. Но я не сдавался. Я ждал случая.