– Как его звали?
– Он назвался Эдвардом Келли. Правда это или нет, не знаю.
Я записал имя к себе в блокнотик.
– Так. А договаривались о чем? Что у вас с ним за дела были?
– Деньги. – брезгливо бросил Фаулер. – Говорят же, что каждого можно купить. Вот меня и купили. Этот Келли как-то пришел и предложил денег…
– Сколько?
– Двадцать пять тысяч долларов. Сегодня это не слишком много, но в войну я и мечтать о таком не мог.
– Ну почему же немного? Сумма внушительная, о такой и сейчас помечтать не грех. И что вы должны были сделать?
– То самое: отпустить Либлинга, ничего не регистрировать, уничтожить все доказательства его выздоровления. Главное – продолжать вести бумаги так, как будто он до сих пор в клинике.
– Что вы и делали.
– Да. Это было не так уж сложно. Им никто не интересовался, только этот Келли и еще его агент… или импресарио – не помню.
– А как его звали?
– Вагнер, кажется… Имя забыл.
– В этих ваших делах с Келли он каким-то боком участвовал?
– Насколько я знаю, нет. По крайней мере, вместе я их никогда не видел. И потом, когда Либлинга уже забрали, Вагнер еще где-то с год продолжал звонить. Он никогда не приезжал, только звонил раза три-четыре, спрашивал, нет ли улучшений. Потом перестал.
– А как же в клинике? Начальство им разве не интересовалось?
– А зачем им? Карту его я вел, деньги из фонда шли. Пока деньги идут, никто ни о чем не спрашивает.
Для сестер я что-то придумал, но им было не до того: и так много больных. А посетители к нему не ходили. В конце концов, свелось к тому, что мне присылали бланк, а я его заполнял, писал, что да, Либлинг еще жив. Раз в полгода мне его присылали – как по часам.
– Кто? «Пиппин, Штрейфлинг и Шафран»?
– Да.
Фаулер оторвал взгляд от клеенки и тоскливо посмотрел на меня.
– Эти деньги – я не для себя взял. Я хочу, чтобы вы знали… Элис, жена, у нее нашли опухоль, нужна была операция, а денег не было. И я согласился. Заплатил за операцию, свозил ее на Багамы… А она умерла. Года не прожила. От беды не откупишься. Никакими деньгами.
– Так. Теперь расскажите про Либлинга.
– Что рассказать?
– Все. Всякие мелочи, привычки, вкусы, что любил, что не любил, как яйца ел: в мешочек или вкрутую. Кстати, глаза у него какого цвета были?
– Я не помню.
– Давайте, что помните. Начнем с внешности…
– Да ведь я не знаю, как он выглядел.
– Шутки шутите? – Я подался вперед и пустил ему дым прямо в водянистые глаза.
Доктор закашлялся.
– Я не шучу. Его к нам перевели из реконструктивной хирургии. У него была какая-то серьезная операция.
– Пластическая?
– Да. Все это время у него была забинтована голова. Перевязки делал не я, соответственно лица не видел.
– Хорошее дело пластическая операция, – заметил я, потрогав собственный нос. – Залепляют пластилином дырки в физиономии.
Доктор профессиональным взглядом окинул мою картофелину:
– Это у вас воск?
– Так точно. На память о войне. Пару лет ничего смотрелось, а потом заснул я как-то в августе на пляже: у моего шефа был летний дом в Нью-Джерси – в Барнегате, на побережье… Так вот, заснул, просыпаюсь, а в носу у меня все растаяло.
– Сейчас уже воск не используют.
– Знаю. – Я встал и налег на стол. – Так. Теперь переходим к Эдварду Келли. Прошу.
– Я же уже говорил: это было давно… Да и люди меняются.
– Когда именно Либлинга забрали?
– В сорок третьем или сорок четвертом, точно не помню. В войну.
– Что, опять амнезия?
– Послушайте, ведь пятнадцать лет прошло, больше даже! Каких вы от меня чудес ожидаете?
– Правды я ожидаю. – Я начинал понемногу терять терпение.
– Я говорю правду – все, что помню.
– Хорошо. Как этот Келли выглядел? – рыкнул я.
– Молодой человек, на вид лет тридцать – тридцать пять. Сейчас ему, наверное, под пятьдесят.
– И все? Не верю.
– Да поймите вы, я его видел-то всего три раза!
– Слушайте, доктор, не надо будить во мне зверя. Я ведь могу и по-другому поговорить. – Я взял его за узел галстука и чуть-чуть потянул вверх. Фаулер тут же безо всякого сопротивления пустым мешком качнулся мне навстречу.
– Я вам все сказал.
– Зачем вы покрываете Келли?
– Я никого не покрываю! Я его почти не знал. Я…
– Будь ты покрепче, старый дохляк, я бы тебе показал «почти»!
Доктор попытался вырваться, но я пресек эту самодеятельность, малость затянув ему узел галстука.
– Хотя зачем напрягаться, я тебе по-другому мозги прочищу.
В налитых кровью глазах Фаулера промелькнул страх.