Поднявшись на верхний этаж скоростным лифтом, я взял номерок у девушки-гардеробщицы и застыл, наслаждаясь интерьером ресторана, а метрдотель, тем временем, пробежал по мне оценивающим взглядом санитарного инспектора, определяющего сортность говядины. Он нашел имя «Сифр» в книге предварительных заказов, но это не улучшило его отношения ко мне. Я последовал за ним через вежливо бормочущую толпу служащих к маленькому столику у окна. За ним располагался загорелый и элегантный человек с черными, густыми волосами, зачесанными назад, квадратной бородкой и остроконечными усами, в сшитом на заказ синем костюме в мелкую полоску и кроваво-красной розой в петлице. Крошечная золотая звездочка блестела на его шелковом бордовом галстуке. На вид ему можно было дать сколько угодно: от сорока пяти до шестидесяти.
— Я Гарри Энджел, — представился я после того, как метрдотель выдвинул для меня стул. — Адвокат по имени Уайнсэп сказал, что вы хотите со мной поговорить.
— Мне нравятся люди, не теряющие времени, — произнес он. — Выпьете?
Я заказал двойной «Манхэттен» и Сифр, постучав по своему бокалу наманикюренным ногтем, сказал, что последует моему примеру. Легко можно было представить, как эти ухоженные руки сжимают плеть. Наверно, такие же руки были у Нерона. И у Джека Потрошителя. Это была рука императоров и наемных убийц. Томная, но беспощадная и жестокая, а ее изящные пальцы — совершенное орудие зла.
Когда отошел официант, Сифр подался вперед с застывшей на губах улыбкой заговорщика.
— Ненавижу тривиальности, но предпочитаю взглянуть на ваше удостоверение личности, прежде чем мы начнем.
Я вытащил бумажник и показал ему фотокопии нескольких документов.
Пробежав пальцами по целлулоидным футлярам, он вернул мне бумажник, и улыбка его потеплела градусов на десять.
— Предпочитаю верить человеку на слово, но мои поверенные настояли на этой формальности.
— Обычно, лучше перестраховаться.
— Неужели, мистер Энджел? А я полагал, вы любите азартные игры.
— Только по необходимости. — Я пытался уловить в его голосе следы акцента, но он походил на полированный металл, гладкий и чистый, будто его драили банкнотами с самого дня рождения. — Не пора ли нам перейти к делу? — предложил я. — Болтовня — не мой профиль.
— Еще одно завидное качество. — Сифр извлек из внутреннего нагрудного кармана отделанный золотом и кожей портсигару открыл его и выбрал узкую, зеленоватую «панателлу»[2].
— Хотите закурить?
Я отклонил предложение и наблюдал за тем, как Сифр отрезает кончик сигары серебряным ножичком.
— Вам, случайно, не знакомо имя «Джонни Фейворит»? — спросил он, согревая узкую палочку сигары пламенем газовой зажигалки.
Я подумал.
— Кажется, так звали певца из довоенного свинг-бэнда?
— Именно он. Свежеиспеченная сенсация, как выражается пресса. Он пел с оркестром Спайдера Симпсона в 1940. Лично я не приемлю джазовой музыки и не могу припомнить названий его шлягеров; так или иначе, их было несколько. Он бешено завел публику в «Парамаунт Театре» еще за пару лет до того, как кто-либо услышал о Синатре. Вы должны помнить об этом — ведь «Парамаунт» находится в вашем районе.
— Джонни Фейворит не был кумиром моей юности. В 1940-м я едва окончил школу и поступил в полицию в Мэдисоне, штат Висконсин.
— Так вы уроженец Среднего запада? А я принял вас за коренного нью-йоржца.
— За чертой Хьюстон-стрит их вообще не бывает.
— Вы правы. — Лицо его скрылось в голубом дыму, запах табака был восхитительным, и я пожалел о том, что не взял одну сигару на пробу. — Этот город чужаков, — заметил он. — Я тоже из таких.
— Откуда вы?
— Ну скажем, я просто путешественник. — И Сифр взмахом руки разогнал клубы дыма, блеснув сверкнувшим на пальце изумрудом, к которому не зазорно было бы приложиться губами самому Папе Римскому.
— Прекрасно. Почему вы спрашиваете о Джонни Фейворите?
Официант поставил на стол напитки, нарушая наш покой не более, чем скользнувшая мимо тень.
— Говорят, у него был приятный голос. — Сифр молча поднял бокал на уровень глаз, как это принято в Европе, и выпил. — Я уже говорил, что не переношу джазовой музыки; слишком громко и грубо для моего слуха. Но Джонни мог петь нежно, как исполнитель романсов, стоило ему захотеть. Я взял его «под крыло», когда он еще начинал. Он был неотесанный, тощий паренек из Бронкса. Отец и мать у него умерли. И настоящее его имя не «Фейворит», а «Джонатан Либлинг». Он сменил его по профессиональным мотивам. «Либлинг» не слишком подходящее имя для сцены. Вы знаете, что с ним случилось?