Изнутри раковина напоминала радужно-светящийся кафедральный собор с высоким сводчатым потолком. Наши шаги отдавались эхом в закручивающемся спиралью проходе. Вот он сузился, и я свернул в последний раз, чтобы увидеть противника, путь которому преградила огромная, подрагивающая стена из мясистой плоти самого моллюска. Выхода отсюда не было.
Я схватил человека за воротник пальто и развернул к себе, одновременно толкая назад, в слизь. Это был мой близнец. Он заключил меня в объятия и поцеловал в щеку. Губы, глаза, подбородок, каждая черточка была моей. Я обмяк, сраженный жаром его любви. Затем ощутил его зубы. Братский поцелуй становился свирепым, руки двойника добрались до моего горла.
Я начал сопротивляться, мы оба упали, и я попытался нащупать его глаза. Мы боролись на жестком перламутровом полу. Вдруг его хватка ослабла, и я всадил ему в глазницы большие пальцы. Он не издал ни звука. Мои ладони глубоко погрузились в его плоть, и знакомые черты просочились между пальцев наподобие влажного теста. Лицо его стало бесформенной массой, лишенной костей и хряща, и когда я попытался убрать руки, они увязли в ней, как крючок в застывшем жире. С воплем я проснулся.
Горячий душ успокоил мои нервы. Через двадцать минут, выбритый и одетый, я ехал к своему гаражу. Оставив в нем «шеви», я подошел к киоску с провинциальными газетами рядом с Таймс-Тауэр. На первой странице «Пафкипси Нью-Йоркер» была напечатана фотография доктора Фаулера. Заголовок гласил: «ИЗВЕСТНЫЙ ДОКТОР НАЙДЕН МЕРТВЫМ». Я прочел всю заметку за завтраком в аптеке Уэлана на углу Парамаунт-билдинг. Причиной смерти называлось самоубийств во, несмотря на то, что предсмертной записки найдено не было. Тело нашли в понедельник утром коллеги Фаулера, обеспокоенные тем, что он не явился на работу и не отвечал на звонки. Женщина на фотографии, которую покойный прижимал к груди, оказалась его женой. О морфине и пропавшем перстне не упоминалось.
Я выпил вторую чашку кофе и направился в контору, чтобы просмотреть почту. Среди обычного заурядного хлама на столе лежало письмо от одного человека из Пенсильвании, предлагавшего выслать почтой за десять долларов курс лекций по анализу сигаретного пепла. Я смахнул его в корзинку для мусора и прикинул, чем мне сейчас заняться. Можно было съездить на Кони-Айленд и попытаться отыскать мадам Зору, цыганку-предсказательницу Джонни Фейворита, но я решил, на всякий случай, вернуться в Гарлем. Эпифани Праудфут многое утаила от меня прошлым вечером.
Вынув из конторского сейфа свой «дипломат», я начал было застегивать пальто, но тут зазвонил телефон. Это был междугородный заказной вызов от Корнелиуса Симпсона. Я сказал телефонистке, что беру оплату на свой счет.
— Горничная передала ваше послание, — произнес мужской голос. — Ей показалось, что у вас было что-то срочное.
— Вы Спайдер Симпсон?
— В последний раз был таковым.
— Мне хотелось бы расспросить вас о Джонни Фейворите.
— А о чем именно?
— Ну скажем, не встречали ли вы его в последние пятнадцать лет?
Симпсон рассмеялся.
— В последний раз я видел Джонни на следующий день после Пирл-Харбора.
— А что здесь смешного?
— Ничего-. Что касается Джонни, то смешного в нем было мало.
— Так почему же вы рассмеялись?
— Я всегда смеюсь, как подумаю о том, сколько денег потерял, когда он надул меня, — объяснил Симпсон. — Это все же приятней, чем плакать. А в чем, собственно, дело?
— Я готовлю очерк для «Лук», касающийся забытых певцов сороковых. Джонни Фейворит стоит первым в списке.
— Не в моем списке, братишка.
— Вот и чудесно, — согласился я. — Если бы я говорил только с его поклонниками, у меня не получилось бы интересной истории.
— Единственными поклонниками Джонни были чужаки.
— Что вы можете рассказать мне о его романе с вест-индианкой по имени Эванджелина Праудфут?
— Ни черта. В первый раз об этом слышу.
— Вы знали, что он интересовался ву-ду?
— Втыканием булавок в кукол? Что ж, это на него похоже. Джонни был с причудами. Всегда влезал во что-то странное.
— Например?
— Погодите-ка; однажды я увидел, как он ловил голубей на крыше нашей гостиницы. Мы были где-то на гастролях, не помню точно где, и он сидел там с большой сётью, словно какой-то чокнутый собаколов. Я решил, что ему, может быть, не понравилась гостиничная жратва, но после шоу заглянул к нему в номер. Он сидел там, а на столе лежал дурацкий распотрошенный голубь, и Джонни тыкал карандашом ему в кишки.