— Куда ты уходила?
— Пряталась на пожарной лестнице, пока не услышала, как они уходят.
— Ты голодна? Есть кофейник с горячим кофе и яйца в холодильнике.
Мы соорудили завтрак — обычно я их пропускаю — и принесли свои тарелки в гостиную. Эпифани обмакнула поджаренный хлебец в желток.
— Они не нашли чего-нибудь из моих вещей?
— Да они по-настоящему и не искали. Один из них порылся в моем “дипломате” и нашел кое-что, взятое мною из квартиры Круземарк, — но не знал, что это такое. Черт, даже я этого не знаю.
— Можно посмотреть?
— Пожалуйста. — Я встал и протянул ей карточку.
— “MISSA NIGER”, — прочитала она. — “Invito te venire ad clandestinum rituni”…
Она держала карточку словно туза пик.
— Это объявление о Черной Мессе.
— Что?
— Черная Месса. Это определенная магическая церемония, поклонение дьяволу. Я не слишком в ней разбираюсь.
— Откуда же ты это знаешь?
— Но здесь так сказано. “MISSA NIGER” — “Черная Месса” на латыни.
— Ты читаешь латынь? Эпифани довольно улыбнулась.
— Что еще можно было выучить за десять лет приходской школы?
— Приходской школы?
— Конечно. Я ходила в “Священное Сердце”. Моя мама не доверяла государственной системе обучения. Она верила в дисциплину. “Эти монахини наверняка вобьют здравый смысл в ваши тупые головы”, — говорила она.
— Принцесса вуду в “Священном Сердце”, — засмеялся я. — Посмотреть бы на фотографии из твоего школьного альбома…
— Когда-нибудь я их тебе покажу. В классе я была президентом.
— Верю-верю. А ты можешь перевести весь текст?
— Запросто, — улыбнулась Эпифани. — Он гласит: “Вы приглашаетесь на тайную церемонию во славу Господина Сатаны и Его власти”. Вот и все. И еще дата, двадцать второе марта, и время, девять часов. Адрес: подземкой линии Ист-Сайд — Интерборо до остановки “Восемнадцатая улица”.
— А что с заголовком? Эта перевернутая звезда с козлиной головой? Не знаешь, что она означает?
— Звезды — важный символ в любой религии, — из тех, что мне известны. Например, Звезда Вифлеема, Звезда Давида. На талисмане Аговэ Ройо тоже есть звезды.
— Аговэ Ройо?
— Обеа.
— Это приглашение связано с вуду?
— Нет-нет. Это поклонение дьяволу. — Эпифани явно страдала от моего невежества. — Козел — это знак дьявола. Перевернутая звезда означает несчастье. Вероятно, это также и сатанинский символ.
Я схватил ее и заключил в объятия.
— Ты достойна своего веса в золоте, малышка. А в Обеа есть дьявол?
— Множество дьяволов.
Она улыбнулась мне, и я похлопал ее по попке. Чудесная попка.
— Пора подтянуть меня по черной магии. Сейчас мы оденемся и пойдем в библиотеку. Ты можешь помочь мне по хозяйству.
Утро было прекрасное и достаточно теплое, чтобы выйти без пальто. Яркое солнце поблескивало в кусочках слюды, вкрапленных в асфальт. Вообще-то весна вступала в свои права только через день, но такой хорошей погоды мы могли не увидеть до мая. Эпифани в своей клетчатой шерстяной юбке и свитере очень походила на школьницу. Мы ехали по Пятой авеню, когда я спросил у нее, сколько ей лет.
— Шестого января исполнилось семнадцать.
— Господи, да тебе еще нельзя покупать спиртное.
— Неправда. Когда я наряжусь как следует, меня обслуживают без проблем. В “Плазе” у меня ни разу не спрашивали удостоверение личности.
Я поверил ей. В своем лиловом костюме она выглядела пятью годами старше.
— А ты не слишком молода, чтобы управлять магазином? В изумленной улыбке Эпифани проскользнуло презрение.
— Я занимаюсь бухгалтерским учетом с тех пор, как заболела мама, — объяснила она. — Я стою за прилавком только по вечерам. Днем у меня работают двое продавщиц.
— А чем ты занимаешься днем?
— В основном, учусь. Хожу на занятия. Я — на первом курсе в Городском колледже.
— Хорошо. Значит, ты привычна к работе в библиотеке, и я поручаю поиски материала тебе.
Я ожидал в главном читальном зале, пока Эпифани просматривала каталоги. Учащиеся всех возрастов молчаливо сидели за длинными деревянными столами с расставленными на них лампами; своими инвентарными номерами лампы напоминали заключенных на поверке. Потолки в зале были высокими, как на вокзале, а огромные люстры казались перевернутыми свадебными тортами. Благоговейную тишину изредка нарушало чье-нибудь приглушенное покашливание.
Я отыскал свободное место за дальним концом стола. Номер абажура соответствовал номеру овальной латунной таблички, прикрепленной к моему столу: 666. Мне вспомнился сопливый метрдотель в “Трех Шестерках”, и я сменил место: “724” внушало мне большее доверие…