— Гнусный подонок! — Я ткнул ему под подбородок дуло своего 38-го калибра, вынуждая откинуть голову назад. Глаза у него обезумели, как у дикого жеребца, попавшего в ловушку. — Я бы с удовольствием выбил твои мозги на стену, грязная свинья.
— Ты что, с ума с-сошел? — пробормотал он.
— Я-то?! Ты чертовски прав. Я сошел с ума, еще когда ты натравил на меня своих бандитов.
— Ты ошибаешься.
— Херня! Каждое твое слово — кусок дерьма. Может, пересчитать тебе зубы, чтоб ты вспомнил? — Я улыбнулся ему, обнажив временную работу дантиста. — Как это сделали твои “торпеды” со мной.
— Я не знаю, о чем ты говоришь…
— Наверняка знаешь. Ты подставил меня, а теперь пытаешься спасти свою задницу. Ты лгал с первой же минуты, как я тебя встретил. Эдвард Келли — имя фокусника елизаветинских времен. Вот почему ты выбрал его вместо псевдонима — вовсе не потому, что оно нравилось твоей дочери.
— Да, похоже, знаний у тебя прибавилось.
— Я проделал кое-какую домашнюю работу. Подтянул себя по черной магии. Так что отбросим сказки о том, как гувернантка подсунула твоей дочери карты Таро, когда та едва вылезла из пеленок. Все это твоя работа. Это ты — дьяволопоклонник.
— Глупо, если бы я им не был. Князь Тьмы покровительствует сильным. Тебе самому следует молиться ему, Энджел. Ты поразился бы тому, сколько добра это может принести.
— Добра? Вроде того, что вы сделали с ребенком? Где вы похитили малыша, Круземарк?
— Никакого похищения не было, — он злобно улыбнулся. — Мы заплатили за маленького ублюдка наличными. Одним ртом на пособие меньше — лучше для налогоплательщиков. Ведь ты тоже налогоплательщик, Энджел, верно?
Я плюнул ему в лицо. Я никогда не поступал так ни с кем.
— Рядом с тобой и таракан — Божья тварь. Я ничего не чувствую, наступая на таракана, но наступить на тебя было бы удовольствием. Начнем сначала: я хочу узнать о Джонни Фаворите все. Всю подноготную. Все, что ты когда-либо видел или слышал.
— Что с того, что ты этого хочешь? Ты не убьешь меня. Ты слишком слаб. — Он вытер плевок со щеки.
— А мне и не понадобится убивать тебя. Я могу уйти отсюда и оставить тебя висеть. Как ты думаешь, когда тебя найдут? Через пару дней или через пару недель? Можешь развлекаться, считая проходящие поезда.
Круземарк слегка посерел, но продолжал блефовать.
— А какой тебе в этом прок?.. — Остаток фразы поглотил рев очередного поезда.
— Возможно, добавит мне приятных воспоминаний, — заметил я после того, как он прошел. — А когда я проявлю свои пленки, у меня останется и кое-какая память о тебе для домашнего альбома. — Я поднял повыше желтую кассету с пленкой, чтобы он хорошо ее разглядел. — Мой любимый снимок — тот, где ты трахаешь маленького толстяка. Может, я даже закажу увеличить его для себя.
— Ты блефуешь.
— Неужели? — Я показал ему свою “лейку”. — Я отснял две кассеты по тридцать шесть кадров. Как говорится, все здесь, черным по белому.
— Там недостаточно светло для фотосъемок.
— Для пленки “трайэкс” достаточно. Вижу, фотография не входит в число твоих увлечений. Те снимки, что посочнее, я повешу на доску для объявлений в твоей конторе. Газеты тоже получат от них удовольствие. Не говоря уже о полиции. — Я повернулся, собираясь уходить. — До скорого. Почему бы тебе не начать молиться дьяволу? Может, он придет и освободит тебя?
Презрительная ухмылка Круземарка сменилась гримасой глубокого беспокойства.
— Энджел, погоди. Давай обговорим все это.
— Именно это мне и нужно, хозяин. Ты говори, а я послушаю.
Круземарк вытянул свободную руку.
— Отдай мне эту пленку. Я расскажу тебе все, что знаю.
— Ну нет, — рассмеялся я. — Вначале спой. Если песенка мне понравится, ты получишь пленку.
Круземарк потер переносицу и уставился на грязный пол.
— Ну хорошо. — Его глаза прыгали вверх-вниз, как йо-йо, следя за тем, как я подбрасывал и ловил в ладонь пленку. — Впервые я встретил Джонни зимой тридцать девятого. Был канун Сретенья. Праздновали в доме у одной особы — имя не имеет значения, ее нет в живых уже лет десять. Она жила в особняке на Пятой авеню, возле того места, где строят этот гадкий музей Франка Ллойда Райта.[37] В те времена дом ее славился своими балами — типа тех, что задавала миссис Астор и прочие. Но, как мне стало известно, большая бальная зала использовалась только для ритуалов Старой Веры и Шабашей.
37