Затем снова прозвучали заклинания, которых я не понял. Хорошо помню запахи и пляшущие тени. Мэг пригоршнями бросала в огонь химикалии, и языки пламени становились то зелеными и синими, то фиолетовыми и розовыми. Это завораживало.
— Похоже на цирковое представление. Что случилось с солдатом?
— Джонни съел его сердце. Он вырезал его так быстро, что оно еще билось, когда он пожирал его. Это было концом ритуала. Может, он и в самом деле заполучил душу парня, хотя для меня он по-прежнему остался Джонни.
— Какой прок ему от убийства солдата?
— Он задумал при случае скрыться из виду и затем “всплыть” в качестве солдата. Он давно уже прятал в тайнике деньги. Предположительно, Великий Сатана не должен был почувствовать разницу. Но, к сожалению, ему не удалось замести следы. Его отправили за океан раньше, чем он успел это сделать, а существо, что вернулось домой вместо него, не помнило даже собственного имени, не говоря уже о заклятьях на иврите.
— И тут в игру вступила твоя дочь.
— Верно. Прошел год, и Мэг потребовала, что мы помогли ему. Я выложил деньги для подкупа доктора, и мы высадили Джонни на Таймс-сквер в канун Нового года. Мэг настояла на этом. Это было “начальной точкой”, — последним местом, которое запомнил солдат, прежде чем Джонни опоил его.
— Что случилось с телом?
— Они расчленили его и скормили куски охотничьим собакам в моей деревенской псарне.
— Что еще ты помнишь?
— Пожалуй, больше ничего. Разве что шутки Джонни. Он высмеивал свою жертву, говорил, что бедняге здорово не повезло. Его послали, чтобы завоевать Оран, и кто же, в конце концов, подстрелил его? Долбаные французы! Это казалось Джонни очень забавным.
— Так это был Оран! — Схватив Круземарка за рубашку, я ударил его о лесенку. — Как звали солдата?
— Не знаю.
— Ведь ты был в той комнате!
— Я не знал об этом ничего до самого ритуала. Я лишь свидетельствовал.
— Ну так тебе сказала об этом дочь!
— Нет, не сказала. Она сама не знала. Это входило в магию ритуала. Только Джонни мог знать настоящее имя жертвы. Кто-то, кому он доверял, должен был хранить для него эту тайну. Он запечатал жетоны солдата в древнюю египетскую каноническую вазу и отдал ее Мэг.
— Как она выглядела?! — Я едва не придушил его. — Ты видел ее хоть раз?
— Много раз. Мэг держала ее у себя на столе. Она была из алебастра, белого алебастра, с трехглавой змеей на крышке.
Глава сорок шестая
Я торопился. Плотно прижимая 38-ой калибр к ребрам магната, я отомкнул браслеты и засунул их в карманы куртки.
— Не шевелись, — предупредил я, отступая к открытому проему и направляя револьвер ему в живот. — Даже не дыши. Круземарк потер кисть.
— А как насчет пленки? Ты обещал мне пленку!
— Извини. Я лгал насчет нее. Когда общаешься с типами вроде тебя, приобретаешь плохие манеры.
— Я должен получить эту пленку.
— Ага, знаю. Мечта шантажиста сбывается.
— Если тебе нужны деньги, Энджел…
— Можешь подтереть задницу своими вонючими деньгами.
— Энджел!
— До встречи, хозяин. — Я шагнул на дорожку в тот миг, когда мимо загремел поезд на пригород. Мне было наплевать, видел меня машинист или нет. Единственной ошибкой было то, что я убрал в карман “смит-и-вессон”. Все мы иногда делаем глупости.
Я не слышал, как меня догонял Круземарк, пока он не схватил меня за глотку. Я недооценил его. Он был опасен и силен, как дикий зверь, невероятно силен для своего возраста. Дыхание рвалось из него короткими злыми толчками. Он был единственным из нас двоих, кто дышал.
Даже обеими руками я не мог разбить его смертельную хватку. Просунув ногу меж его ног, я зацепил его за лодыжку и дернул. Мы оба потеряли равновесие и упали прямо на движущиеся вагоны. Мощный удар отбросил нас друг от друга, как тряпичных кукол, отшвырнув меня к стене.
Круземарк ухитрился остаться на ногах. Мне не столь повезло: разметавшись на пыльной дорожке, как пьяный, я следил за мчавшимися мимо моего лица железными колесами. Поезд пронесся мимо. Круземарк намеревался пнуть меня в голову, но я поймал его ногу и дернул вниз. Я уже получил свою долю ударов ногами на неделю вперед.