— Может быть, перейдем к делу? — предложил я. — Я не мастер вести светские беседы.
— Весьма похвальное качество.
Цифер достал из нагрудного кармана оправленный в золото кожаный портсигар и выбрал себе тонкую зеленоватую панателу.
— Не желаете?
— Нет, спасибо.
Цифер обрезал кончик сигары складным серебряным ножичком и погрел ее над огоньком газовой зажигалки.
— Вы часом не помните такого Джонни Фаворита?
Я задумался.
— Тот, что до войны еще пел в каком-то свинговом ансамбле?
— Именно. Это была мгновенная сенсация, как выражаются представители наших звезд. В сороковом он выступал с оркестром Симпсона по прозвищу Паук. Названия пластинок я не помню, я этот свинг всегда терпеть не мог, но у него было несколько громких вещей. В театре «Парамаунт» публика с ума сходила — Синатры тогда еще и в помине не было. Да вы, наверное, помните: «Парамаунт» — это же в ваших краях.
— Когда гремел Фаворит, я еще сопляком был. Я в сороковом только-только школу в Мэдисоне закончил, пошел в полицию работать. Мэдисон — это в Висконсине.
— Так вы с Запада? Никогда бы не подумал. Мне казалось, вы местный, коренной нью-йоркец.
— Здесь местных вообще нет. В центре, по крайней мере.
— Тонко подмечено. — Цифер исчез в голубом табачном облачке.
Судя по запаху, сигара была отменная. Я даже пожалел, что отказался.
— Нью-Йорк — город приезжих. Я сам здесь чужой, — добавил он.
— А вы откуда?
— Скажем так: я путешествую.
Цифер отогнал колечко сигарного дыма, причем на пальце у него блеснул изумруд, который не оставил бы равнодушным даже папу римского.
— Понятно, — кивнул я. — А зачем вам этот Фаворит?
Официант материализовался возле нашего столика, поставил бокалы и так же незаметно исчез.
— При всем том голос у него был приятный, — Цифер по-европейски, молча, поднял стакан на уровень глаз, кивнул мне и продолжал: — Сам по себе свинг я не переношу: слишком громко. Суетливо как-то… Но Джонни — это другое дело. Когда Джонни хотел, он пел, как херувим. Когда он только начинал, я взял его, если можно так выразиться, к себе под крыло. Он был этакий гаврош из Бронкса: круглый сирота, тощий, нахальный. На самом деле его звали Джонатан Либлинг — почти тоже, что Фаворит, только по-немецки. Он потом для сцены сменил фамилию. Фаворит ведь лучше звучит — не находите? А потом… Знаете, что было потом?
— Понятия не имею.
— В январе сорок третьего года он попал в армию. Поскольку он пел, его взяли в особую часть: они там ездили по фронтам с концертами. В марте его включили в тунисскую концертную бригаду… Дело в том, что я, в общем-то, не так уж много знаю. Знаю, что один раз вечером во время представления немцы устроили авианалет и разнесли эстраду. Почти все погибли, но Джонни выжил. Его ранило в голову и в лицо… Хотя слово «выжил» здесь вряд ли подходит. Жизнь как таковая для него закончилась. Я не врач, не могу точно сказать, но по-моему его контузило.
— Контузило? Знакомо.
— Так вы воевали?
— Пару месяцев, в самом начале. Мне повезло.
— Ну вот, а Джонни — нет. Когда его привезли обратно, это был овощ, а не человек.
— Действительно невесело. Только я вам зачем? Что именно вы от меня хотите?
Цифер потушил сигару и повертел в руках пожелтевший от времени мундштук из слоновой кости в виде свернувшегося змея с головой петуха. Петушиный клюв был раскрыт в крике.
— Прошу вас, имейте терпение, мистер Ангел. Окольным путем я подвожу вас к главному. Как я уже говорил, я помог Джонни в начале его карьеры. Агентом его я не был, но мне удалось использовать свое влияние, чтобы помочь ему. И поскольку я принимал в нем довольно большое участие, мы с ним заключили договор. Есть некий залог, который должен быть выплачен в случае его смерти. Больше я, к сожалению, ничего не могу вам сказать: по условиям договора я не имею права раскрывать подробности. Но это и неважно. Важно то, что Джонни был безнадежен. Его отправили в больницу для ветеранов в Нью-Гэмпшире, и казалось, что он проведет там остаток жизни. Тогда много было этих несчастных мальчиков. Но у Джонни были друзья, и у него были деньги. Немалые деньги. Он был далеко не скуп, но в последние два года зарабатывал столько, что даже ему не под силу было все это промотать. Часть этих денег он вложил в какое-то дело, причем его агент имел право распоряжаться доходами.
— История осложняется, — заметил я.
— Именно, мистер Ангел, именно.
Цифер задумчиво постукивал мундштуком по краю опустевшего бокала. Хрусталь звенел, словно далекий колокол.
— Друзья перевели его в частную клинику на севере штата: там применяли какие-то радикальные методы. Скорей всего, обычное шарлатанство: по крайней мере, Джонни эти методы не помогли. Но теперь деньги шли уже не от государства, а с его счета.
— А эти его друзья — вы их знаете?
— Нет. Надеюсь, вы не сочтете меня чудовищем, если я скажу вам, что судьба Либлинга интересует меня постольку, поскольку мы с ним связаны договором. С тех пор как Джонни ушел на фронт, я его больше не видел. Единственное, что мне нужно было знать, это жив он или умер. Мои поверенные пару раз в год связывались с больничным начальством и получали от них письменное подтверждение того, что Джонни еще жив. Так продолжалось до прошлого воскресенья.
— А в воскресенье?..
— В воскресенье случилась странная вещь. Я был по делу в Покипси и решил заехать в клинику: там недалеко. Так сказать, проведать старого приятеля. Зачем — не знаю. Может быть, из любопытства. Хотелось взглянуть на него: каково это шестнадцать лет не вставать с постели? Но меня к нему не пустили, сказали, что посещения — вечером по будним дням. Я настаивал. Тогда вышел его врач и сказал, что Джонни сейчас проходит курс терапии и его нельзя беспокоить до будущего понедельника.
— Такое впечатление, что вас хотели спровадить.
— Мне тоже так показалось. Этот врач — что-то мне в нем не понравилось…
Цифер убрал мундштук в жилетный карманчик и опустил на стол сложенные вместе ладони.
— Я остановился в Покипси, дождался понедельника и пошел в клинику — на этот раз уже точно в часы посещений. Доктора я не видел, но когда я сказал, что иду к Джонни, дежурная спросила: вы родственник? Я, естественно, сказал, что нет, и тогда она мне сообщила, что посещения разрешены только родственникам.
— А в первый раз вам этого не говорили?
— Нет. Честно сказать, я тогда слегка погорячился. Кажется, даже устроил там сцену. Это, конечно, была ошибка. Медсестра пригрозила, что вызовет полицию, если я немедленно не уйду.
— И вы ушли?
— Ушел. Что же мне еще оставалось? Это частное заведение, я не хотел неприятностей. Поэтому мне и понадобились вы.
— Вы хотите, чтобы я съездил туда и все выяснил?
— Именно.
Цифер воздел руки, как человек, желающий показать, что он ничего не скрывает.
— Прежде всего, мне нужно знать, жив он или нет. Это самое главное. Если жив — я хочу, чтобы вы его нашли.
Я извлек из нагрудного кармана блокнотик в кожаной обложке и механический карандаш.
— Похоже, дело несложное. Так. Что это за клиника и какой там адрес?
— Клиника имени Прозерпины Харвест. Это на востоке, по дороге на Плезант-Вэлли.
Я все записал и спросил еще, как звали того подозрительного типа.
— Фаулер. Не то Альберт, не то Альфред…
— Так. А этот Джонни там записан как Либлинг?
— Да. Как Джонатан Либлинг.
— Хорошо. На первый раз достаточно.
Я спрятал блокнот и встал.
— Как мне вас найти?
— Лучше всего через поверенного, — сказал Цифер, кончиком пальца разглаживая усы. — Погодите, вы уже уходите? Я думал, мы пообедаем…
— От угощения я обычно не отказываюсь, но если выехать сейчас, то я еще успеваю в клинику до закрытия.
— Но там все время кто-то есть.
— Да, дежурный врач. А мне нужна картотека: кем бы я ни представился, все равно мне путь один — туда. Да и вам накладно ждать до понедельника: у меня такса полсотни в день плюс расходы.