— А хунган это кто?
— Жрец Обеа. То же самое, что мамбо, только мужчина. А ванга — это проклятие или злое заклинание. Ну сглаз, понимаешь? Судя по тому, что ты рассказываешь, ты попал под власть какого-то колдуна.
У меня застучало сердце.
— Значит кто-то наложил на меня заклятие?
— Похоже, что так.
— Тот человек из моих снов?
— Скорей всего. Ты его знаешь?
— Ну можно сказать и так. В последнее время я с ним связан.
— Это Джонни?
— Нет. Но из той же оперы.
Епифания вцепилась мне в руку.
— Это то, чем отец занимался. Он служил дьяволу.
— А ты разве нет? — Я погладил ее по волосам.
Она обиженно отпрянула.
— Ты что, правда так думаешь?
— Ну ты ведь мамбо.
— Да, и я сильная мамбо. Я служу добру, но это не значит, что я не знаю, что такое зло. С сильным врагом лучше быть настороже.
Я обнял ее одной рукой.
— А ты можешь мне сделать амулет, чтобы защищал меня в моих снах?
— Если бы ты был верующий, то да.
— А я уже обращаюсь, и чем дальше, тем больше. Прости, что сделал тебе больно.
— Ничего. — Она поцеловала меня в мочку уха. — Я знаю один способ — все как рукой снимает.
Способ оказался весьма действенный.
Глава тридцать четвертая
Я открыл глаза и увидел узкий луч раннего утреннего солнца. В луче плясали пылинки. Епифания лежала рядом, из-под одеяла выглядывали ее коричневое плечико и худенькая рука. Я сел, откинувшись на подушку, и потянулся за сигаретой. Луч разделил кровать на две половины, тоненьким золоченым шоссе прочертил топографию наших тел.
Я наклонился и поцеловал спящие глаза Епифании.
И тут раздались громовые удары в дверь. Только полицейские объявляют о себе таким грохотом.
— Эй, Ангел! Открывай!
Стерн.
Епифания испуганно распахнула глаза. Я прижал палец к губам.
— Кто там? — прохрипел я, как будто со сна.
— Лейтенант Стерн. Открывай давай, да поживее.
— Сейчас, сейчас.
Епифания села в кровати, перепуганными, сумасшедшими, непонимающими глазами уставилась на меня.
— Полиция, — шепнул я. — Не знаю, что им надо, наверно, просто вопросы задать. Ты можешь тут посидеть.
— Ну долго еще? — проревел Стерн.
Епифания замотала головой и в два прыжка умчалась из комнаты. Запихивая ногой под кровать ее разбросанные вещички, я услышал, как тихонько закрылась дверь в ванную. Стерн не жалел кулаков и лупил без передышки. Я взял ее раскрытый чемодан и сунул в шкаф на верхнюю полку под собственные пустые кофры.
— Иду, иду! — крикнул я, натягивая мятый халат. — Иду! Не надо дверь ломать!
В гостиной на спинке дивана обнаружился чулок. Я обвязал его вокруг пояса под халатом и открыл дверь.
— Свершилось, — фыркнул Стерн, проталкиваясь внутрь мимо меня.
За ним следовал сержант Деймос, облаченный в оливковый костюм из быстросохнущей ткани и соломенную шляпу с полосатой ленточкой. Стерн остался верен мохеровой паре, но на этот раз был без своего плаща.
— Посмотришь на вас, ребята, и сразу видно: весна, — сказал я.
— А ты все спишь?
Стерн сдвинул на затылок шляпу с темными пятнами пота и окинул взглядом комнату:
— Тут, что, драка, что ли, была?
— Встретил вчера дружка боевого, пошумели малость.
— Как люди-то живут, а, Деймос! Ночью — гулянки, на работе — виски, спи — не хочу. А мы с тобой, как дураки, в полицию пошли. И как зовут этого твоего дружка?
— Эзра Паунд.
— Эзра — имя-то какое-то деревенское. Фермер, что ли?
— Нет, запчастями торгует в Айдахо. А сейчас домой улетел. Утром сегодня был рейс из Мичигана, так он в пять утра собрался — и в аэропорт.
— А не врешь?
— Вам — никогда! Лейтенант, если я сейчас не выпью кофе, мне каюк. Ничего, если я кофейник поставлю?
Стерн присел на ручку кресла.
— Валяй, нам-то что: бурду сваришь — в унитаз выльем.
И тут, как по сигналу, что-то грохнуло в ванной.
— Там, что, есть кто-то? — поинтересовался Стерн, тыча большим пальцем в сторону двери.
Дверь отворилась, и на пороге возникла Епифания с ведром и шваброй. На ней был рабочий халат, волосы собраны в узел и покрыты каким-то грязным лоскутом. Она ссутулилась и шаркала ногами, как столетняя старушенция.
— Все, миста Ангел, в ванне все, — уныло прогундосила она, глотая половину звуков, прямо как настоящая негритянская карга. — У вас гости, да? Я тогда сейчас пойду, а потом вернусь, ладно?
— Хорошо, Этель. — Я едва сдержал улыбку, когда она в той же манере прошкандыбала мимо меня. — Я скоро ухожу, ты тогда сама откроешь, когда захочешь.
— Хорошо. — Она причмокнула губами, словно водворяя на место беглый зубной протез и двинулась к двери. — Доброе утро, жентмуны. Простите, что помешала.
Стерн взирал на нее, разинув рот. Деймос замер на месте и только скреб в затылке. Я затаил дыхание: заметят или нет, что она босиком? Фу-у, обошлось. Епифания благополучно исчезла за дверью.
— Господи, прям как с пальмы слезла, — пробормотал Стерн. — Зря их тогда освободили. Сидели бы на плантациях…
— Напрасно вы так. Этель у меня молодец, — отозвался я из неглубокой ниши на кухне, где я как раз наполнял кофейник. — Она не Эйнштейн, конечно, но дом держит в порядке.
Сержант Деймос осклабился:
— Правда, лейтенант, должен же кто-то и толчки чистить.
Стерн с усталым отвращением оглядел своего напарника. Очевидно, он держался мнения, что того самого неплохо было бы сослать на подобные работы. Я прибавил огонь на двухконфорочной плите:
— Ну что у вас за дело ко мне?
Я опустил в тостер кусок хлеба.
Стерн встал с дивана, прошел в холл и прислонился к стене рядом с холодильником.
— Тебе знакомо имя Маргарет Крузмарк?
— Слыхал.
— Что ты о ней знаешь?
— Да то, что в газетах писали.
— А именно?
— Дочь миллионера. Ее убили на днях.
— А еще?
— Я же не могу каждое убийство расследовать. У меня своих дел по горло.
Стерн переступил ногами и возвел глаза к потолку.
— Когда ж ты ими занимаешься? Когда проспишься?
— А это что? — поинтересовался из соседней комнаты Деймос.
Я выглянул в коридор. Деймос стоял над открытым дипломатом и рассматривал карточку, которую я нашел на столе у Маргарет.
Я улыбнулся:
— Это приглашение на конфирмацию моего племянника.
— А почему не по-нашему написано?
— Это латынь.
— У этого все по-латыни, — не разжимая губ, заметил Стерн.
— А эта штука наверху что значит? — спросил Деймос, указывая на перевернутую пентаграмму.
— Вот сразу видно, что вы не католики. Это орден Святого Антония. Мой племянник у них служка.
— Вроде такая штука у Крузмарк на шее висела.
Мой тост выскочил из тостера, и я щедро намазал его маслом.
— Ну и что? Может, она тоже была католичкой.
— Эта? Ну уж нет, — сказал Стерн. — Эта, скорей уж, язычницей была.
Я захрустел тостом.
— Пусть так, только что вам до нее? Вы же Ножкой занимаетесь?
Стерн посмотрел на меня своими трупьими глазами.
— Занимаемся. Только вот обстоятельства убийства в обоих случаях очень похожие.
— Думаете, тут есть связь?
— Это я у тебя хотел спросить.
Кофе начал закипать, и я убавил огонь.
— У меня? Можно и у портье внизу спросить с тем же успехом.
— Не умничай, Ангел. Этот черномазый занимался вуду, а баба была ясновидящая, да, похоже, еще и черной магией баловалась. Их убивают с разницей в один день. Кто — неизвестно, но при очень похожих обстоятельствах.
— При каких же?
— Это уже наше дело.
— Так как же я помогу, если не знаю даже, что вам надо?
Я взял из буфета три кружки и рядком поставил на стол.
— Темнишь?
— А с чего мне откровенничать? — Я выключил газ и разлил кофе по кружкам. — Я, кажется, в полиции не служу пока.