— Да, потому что я не дурак. Князь тьмы покровительствует сильным, Ангел. Приди к нему, и твоя жизнь изменится к лучшему. Ты сам удивишься.
— К лучшему? Детей, что ли, буду резать? Где вы ребенка украли?
Крузмарк презрительно усмехнулся.
— Никто никого не крал. Мы его купили, и за хорошие деньги. Одним голодранцем меньше — значит, и налогов меньше платить. Ты ведь налоги платишь?
Я плюнул ему в лицо. В первый раз в своей жизни я плюнул в лицо человеку.
— Рядом с тобой таракан — избранник Божий. Я их давлю, и мне начхать. А тебя раздавить — еще и удовольствие. Начнем сначала. Давай про Фаворита. Все выкладывай: что видел, что слышал.
— С чего бы? — Крузмарк вытер плевок. — Ты ж меня не убьешь: кишка тонка.
— А мне и не надо убивать. Я просто уйду, а ты останешься. Может, тебя и найдут через месячишко. А ты, пока ждешь, можешь считать поезда — тоже развлечение.
Крузмарк слегка побледнел, но продолжал блефовать.
— И что тебе это даст?.. — остальное потерялось в шуме поезда. Я переждал, пока состав пройдет.
— Моральное удовлетворение. У меня ведь еще и кар точки на память останутся. Вот только проявить осталось. — Я поднес к его лицу желтую кассету с пленкой.
— Мне больше всего понравилось, как ты там с толстяком упражнялся. Эти я, может, даже увеличу.
— Врешь.
— Да ну? — Я показал ему «лейку». — Вот две по тридцать шесть. Черным по белому, как говорится.
— Там света мало было.
— Это смотря какая пленка. Ты, видно, в фотографии-то не очень? Ну вот. Я особо интересные у вас в конторе на доску объявлений повешу. Может, и в газетах заинтересуются. А в полиции-то и подавно… — Я повернулся, собираясь уходить.
— Ну, бывай. Ты знаешь, что? Помолись дьяволу. Может, придет, отстегнет тебя.
Высокомерная улыбка Крузмарка растаяла, он озабоченно нахмурился.
— Погоди, Ангел. Потолковать надо.
— Давай. Ты говори, а я послушаю.
Крузмарк протянул мне свободную руку:
— Отдай мне пленку. Я тебе все расскажу.
Я даже засмеялся.
— Не пойдет. Ты сначала спой. Понравится мне — получишь пленку.
Крузмарк почесал переносицу и уставился в грязный пол.
— Ладно.
Я подбрасывал и ловил желтую кассету. Крузмарк жадно следил за ней, глаза его прыгали, как чертики на резинке.
— Я познакомился с Джонни в тридцать девятом, в канун Сретения. Был праздник у… в общем, неважно у кого, она уж лет десять, как умерла. У нее был дом на Пятой авеню, там, где сейчас строят этот чудовищный Гуггенхеймский музей. [52]Раньше про ее балы говорил весь город: там собиралась аристократия. Но когда я с ней познакомился, там уже никаких балов не было, а были только шабаши и обряды Древней Веры.
— А черные мессы?
— Бывали. Сам я, правда, не ходил, но друзья рассказывали. Короче говоря, там я с ним и познакомился. Я сразу понял, что он парень с задатками. Ему тогда лет девятнадцать-двадцать было, не больше, но его сразу было видно. У него сила была. Понимаешь — как будто ток от человека идет. И глаза. У него глаза горели прямо. Я таких ни у кого не видел, а уж я-то всякого повидал.
Потом я их с Мэгги познакомил, и у них сразу закрутилось. Она тогда уже больше меня во всем этом понимала, разглядела в нем этот огонек. Он еще только начинал, хотел сразу всего: и денег, и славы… Силы-то у него уже тогда было будь здоров. Он на моих глазах — у меня в гостиной — Люцифуга Рофокаля [53]вызвал, а это дело сложное, да еще какое сложное.
— Ты что думаешь, я всю эту чушь проглочу?
Крузмарк привалился к лестнице, поставив ногу на нижнюю ступеньку.
— Хочешь глотай, хочешь выплюнь, мне все равно. Я правду говорю. Джонни в такие глубины забирался, что мне и не снилось. Такие вещи делал, от которых обычный человек спятил бы. И все ему мало было. Вот он и заключил договор с Дьяволом…
— Какой договор?
— Обычный. Продал душу за славу.
— Бред!
— Чистая правда.
— Чушь собачья! Что, он вот так вот кровью и расписался, да?
— Подробностей я не знаю. — В надменном взгляде старика промелькнуло нетерпеливое раздражение. — Он был один. Он призвал Сатану в полночь на кладбище Святой Троицы. И не смейся, Ангел. Не шути с тем, что сильней тебя.
— Ну хорошо. Положим, я поверил: Фаворит сговорился с Дьяволом.
— Сам Сатана восстал из преисподней. Зрелище, наверно, было величественное.
— Рискованное это дело — душу продавать. Вечность — штука долгая.
Крузмарк улыбнулся, точнее, оскалился.
— Гордыня — вот был его главный грех. Он ведь решил, что сможет обвести вокруг пальца самого Князя Тьмы.
— Как же?
— Я в этом не специалист, просто — верующий. Я присутствовал при совершении обряда, но что там за магию использовали, чтобы вызвать демонов, что они неделю делали, пока готовились, — ничего не знаю.
— Давай ближе к делу.
Крузмарк не успел ничего сказать, как налетел экспресс из центра. Я следил за его глазами, но он смотрел прямо на меня. У него даже веко не дрогнуло, хотя он наверняка сейчас кроил и перекраивал историю, которую собирался мне рассказать.
— Сатана очень быстро помог ему подняться. И высоко подняться. На другой день о нем писали во всех газетах, а через два года у него было денег как в Форт-Ноксе. [54]Тут ему, наверно, в голову и ударило. Стало уже казаться, что это он сам всего добился, что настоящая сила у него, а не у Дьявола. А скоро вообще заявил, что знает, как сделать, чтобы свою часть договора не выполнять.
— И как, удалось ему?
— Ну, он попытался… У него была хорошая библиотека, и там он откопал манускрипт какого-то алхимика эпохи Возрождения. В манускрипте говорилось про какой-то тайный обряд с переходом душ. У него была идея поменяться с кем-нибудь душами — стать кем-то другим.
— И что дальше?
— Для этого ему была нужна жертва, человек его же возраста, родившийся под тем же знаком Зодиака. Джонни нашел какого-то солдатика, который только что вернулся из Северной Африки, тогда как раз первые раненые пошли. Его комиссовали по ранению, и он пошел на Таймс-сквер отмечать Новый год. Джонни его и подцепил. Подсыпал ему что-то в баре и приволок к себе в квартиру. Там в толпе и совершили обряд.
— Что за обряд?
— Обряд перехода. Мэг ему помогала, а я смотрел. У Джонни была квартира в «Вальдорфе», и там одна комната всегда была пустая. Он ее специально для обрядов держал. А прислуге говорили, что он там распевается.
Окна задернули (шторы там были такие, черные, бархатные). Парня положили на резиновый коврик, раздели и связали. Джонни выжег у него на груди пентаграмму. По углам дымились курильницы, но паленое мясо этим не перешибешь…
Потом Мэг взяла кинжал, который раньше никогда не был в деле, и Джонни благословил его на греческом и на иврите. Я эти молитвы не знал и ничего не понял. Потом он нагрел лезвие на свече и разрезал парню оба соска. Обмакнул кинжал в кровь и очертил место, где тот лежал.
Потом они читали заклинания, но я ничего не понял. Я запомнил только этот запах и как двигались тени. Мэг прямо горстями сыпала кристаллики в огонь, и он менял цвет: зеленый, синий, фиолетовый, розовый… Завораживало.
— Похоже на фокусы в кабаре. И что сталось с солдатом?
— Джонни съел его сердце. Разрезал ему грудь, вынул и съел, пока оно еще билось. На этом все кончилось. Может, он и завладел душой того парня, но на вид был все тот же Джонни.
— Ладно, солдата он убил. А что ему это дало?
— А он хотел, как представится случай, исчезнуть, а потом всплыть уже как другой человек. Деньги-то у него уже были припрятаны. Он почему-то считал, что Сатана ни о чем не догадается. Только он не все предусмотрел. Он и охнуть не успел, как его на фронт отправили. А обратно приехал нечеловек, который имя свое не помнил, не то что какие-то там заклинания на иврите.
— И тут вмешалась Мэгги?
— Да. Год прошел, она стала меня донимать: мол, надо ему помочь. Я дал взятку врачу, и мы под самый Новый год высадили Джонни на Таймс-сквер. Мэг так хотела, потому что там все началось и это последнее место, которое солдат запомнил до того, как Джонни его опоил.
52
Гуггенхеймский музей изобразительного искусства (годы строительства 1956–1959), творение архитектора и дизайнера Франка Ллойда Райта (1869–1959), представляет собой приземистое бетонное здание в форме расширяющейся кверху спирали.