Огромный нос Сирама задвигался, ноздри раздулись, как у гончего пса, взявшего след, но через мгновенье он покачал огромной головой. Нет, что-то здесь не так! Предположим, этот загадочный стигиец хочет похитить талисман; предположим, он соблазнил послов и начал подсылать их в сокровищницу, и первым - сира Лайоналя; предположим, после двух или трех покушений, закончив с разведкой, он собирался сам проникнуть в хранилище и завладеть камнем… Разумный план, если позабыть, что талисман похитили еще раньше! Когда Лайональ залез в сокровищницу, камня там уже не было!
Вот ключик ко всему делу, подумал Сирам. Если Сердце бога украдено стигийцем, то он стал бы соблазнять Лайоналя и помогать ему; это бессмысленно и опасно. Опасно, потому что Лайональ выдал его - если не со всеми потрохами, то по крайней мере упомянул и назвал имя. Овладев камнем, стигиец не стал бы затевать глупые игры с послами, а отправился бы прямиком к берегам Стикса… Но если он не знает о краже талисмана, о том, что опоздал, то план его движется своим чередом и вскоре можно ожидать новых событий. Или попытки опять прощупать двери сокровищницы, или чего-то в таком роде… Любопытно, но не слишком важно, так как ни стигийский колдун, ни болваны, коих он собирается подставить или уже подставил, до Сердца Аримана не добрались.
Кто-то другой опередил этого Нох-Хора… Кто-то другой, столь же искусный и осторожный, но еще более проворный…
Кто именно, Сирам почти не сомневался.
Кхитаец!
Он раскрыл глаза и начал загибать толстые пальцы, похожие на гроздь копченых немедийских колбасок.
Во-первых, Минь Сао тоже был послом, что само по себе наводило на кхитайца подозрения. Послу, обитавшему за стенами королевского дворца, гораздо легче подобраться к сокровищу; особенно если он не простой посол. Или, скажем определенней, представляет не только нефритовую особу кхитайского властелина, но и других людей, тайных владык восточного предела земли. Люди эти ничем не уступали магам Черного Круга, а в коварстве и хитроумии, пожалуй, превосходили их. К тому же Алое Кольцо унаследовало многие тайные знания лемуров, и адепты его считались не менее опасными, чем жрецы Сета.
Во-вторых, Минь Сао, весьма возможно, принадлежал к их числу. Он был стар, но бодр, и владел искусством кхиу-та, отделенным от магии весьма призрачной гранью; сундуки его были полны загадочными свитками, и каждый иероглиф в них мог оказаться могущественным заклятьем.
В-третьих, кхитаец обладал несомненным умом и не пытался его скрывать. С одной стороны, он не выдавал себя за чернокнижника или мага, с другой - не утаивал неких своих познаний, которые могли бы создать ему репутацию человека незаурядного и опасного; к примеру, все знали, что он владеет приемами кхиу-та. Кхитаец был способен замыслить похищение талисмана, ибо всякий магический орден, в том числе и Алое Кольцо, пожертвовал бы многим, чтоб овладеть такой древней и могущественной реликвией. Эта истина не требовала доказательств, и Сирам загнул третий палец.
В-четвертых, талисман привлек внимание Минь Сао. Заявившись с пятью другими послами на королевский прием, он дерзнул расспрашивать владыку Аквилонии о делах давних и тайных, покрытый пологом смерти, ибо те, чьи руки касались магического камня, по большей части ушли в холод и мрак Серых Равнин. Но король достойно ответил ему - спроси у демона!
И это было в-пятых.
Кто бы не устрашился такого ответа? Но кхитаец сказал - спрошу! Как будто собирался потолковать с купцом, чей караван привез из Вендии шкатулку с самоцветами.
Сирам поглядел на свой пухлый кулак с пятью поджатыми пальцами. Похоже, разговор с этим Минь Сао обещает быть интересным! Очень интересным! Справиться с ним будет нелегко, как со всяким магом, но у Сирама на сей счет имелись свои методы. Колдуны слишком скользкий народец, чтоб церемониться с ними; они умели и нападать, и убегать, обращаясь в крыс, червей, птиц или волков, могли рассыпаться прахом, рассеяться дымом, пролиться меж пальцев дождем. Однако ни одно их заклинание не срабатывало быстрей, чем мешок в руках чернокожего Салема - увесистый кожаный мешок, полный песка. Усыплял он не хуже, чем черный лотос, а затем допрашиваемого помещали в железную клетку над бассейном. Железо, как известно, лишает колдунов сил - в особенности зачарованное, коего касалась в древности плоть богов. И сейчас предусмотрительный Сирам мог не опасаться никакого колдовства, ибо четыре года назад, когда ковали ему клетку, не поскупился, приобрел за огромные деньги шкворень от колесницы Митры и пряжку с пояса Мардука. Эти реликвии, расплавленные вместе с железом и слившиеся с ним, гарантировали, что маг из клетки не ускользнет.
Что же касается магии как таковой, то Сирам ее не страшился. Долгий жизненный опыт подсказывал шемиту: лишь то, что пугает человека, имеет власть над ним, и любые чары бессильны, если не веришь в них и пользуешься благоволением богов. И потому он испытывал не больше боязни, чем Иракус, стигийский крокодил. Иракус никаким чарам не поддавался и с равным успехом мог сожрать и упитанную свинью, и грабителя из Заморы, и колдуна - Черного Круга или Алого Кольца, без разницы.
Сирам не считал, что поступает с грабителями или колдунами с излишней жестокостью; в конце концов, любые злоумышленники были атакующей стороной, и обладали преимуществом внезапности. Железная клетка над бассейном и челюсти Иракуса под ней уравнивали шансы; затем начиналось состязание ума и воли, неизменно кончавшееся победой шемита. Допрашиваемые могли молчать, но кормление Иракуса, коему бросали живых крыс и поросят, делало их на диво разговорчивыми; и Сирам не сомневался, что кхитаец тоже разговорится.
Солнце поднялось над садовой стеной на локоть, и нос его уловил приятные ароматы - слуги готовились подать хозяину очередную трапезу.
Ну, подумал он, откушаем второй раз, и третий, и четвертый, а там придет время потрудиться - посыпать арену свежим песочком и щелкнуть кнутом. Три раза щелкнуть - для Офира, Аргоса и Зингары. А на закате придет очередь Кхитая… Не заказать ли по такому случаю ужин из кхитайских блюд?..
Сбежавшего зингарца Паллантид взял на себя, так что забот у десятника Альбана приуменьшилось: вместо четверых люди его должны были скрутить троих. С офирцем и аргосцем все обошлось по-тихому; сир Алонзель лишился чувств, увидев приготовленный ему мешок - видно, подумал, что добавят туда увесистый камень да бросят в быстрые воды Хорота. Офирец, воин бывалый, попробовал сопротивляться, но, вытащив кинжал, тут же обмяк в руках Черных Драконов - один гвардеец сунул ему кулаком под ребра, а другой слегка придавил шею. Альбан распорядился, чтоб обоих послов упаковали аккуратно, подстелили сена в закрытый возок и отправили по Северному тракту, вдоль речного берега. Конвоировать телегу он выделил шестерых парней, наказав им, чтоб доставили груз в целости и сохранности, и чтоб с шемитом, коему груз предназначался, были почтительны: не гремели доспехами, не говорили дерзких слов и слуг шемита не задирали. Так повелел король! А королевскую волю десятник Альбан всегда исполнял точно и быстро.
С кхитайцем, правда, могли возникнуть проблемы. Поговаривали, что он маг, владеющий хитрыми боевыми приемами, что может он перерезать глотку шелковой ниточкой, проткнуть пальцем живот, ногтем выколоть глаза. За глотки и животы своих людей десятник не тревожился, ибо были они защищены добрым аквилонским доспехом; но палец кхитайца вполне бы влез в шлемную прорезь, и потому Альбан велел гвардейцам смотреть в оба. Десяток его только назывался десятком, а на самом деле включал двадцать восемь испытанных бойцов, так что было кого выбрать и с кем отлавливать шустрого кхитайца. Альбан взял с собой пятерых: двух сильных, как дикие гирканские быки, двух ловких, словно пантеры из джунглей Вендии, и еще одного, который ловко метал ножи. Но это уж - на всякий случай; Паллантид приказал, чтоб увечья никому из послов не чинили.