А силой взять уж не мог — обещал ведь! А что делать, не знал. Впервые в жизни мне захотелось ответного желания от женщины. Не от благодарности, что не съел. Не по зову разгулявшейся плоти, а по велению и души, и сердца, и тела!
Вот и оставалось, лишь следить за её жестами, не пугать своей одержимостью и томительно ждать ответного интереса.
Добиться Вольху стало для меня новой целью!
Хочу от неё ласки, стонов удовольствия, всхлипов на пике, на острие — шёпота и просьб, горячего заверения, обещания и признаний. Женского тепла от существа, которого бесконечно желали заполучить ОБА меня.
И сокровищница могла стать тем мостом к примирению.
18.2
Дамир
Как бы не строила из себя гордячку Вольха, от предложения не отказалась. Женское любопытство было сильнее обид, страхов, предрассудков.
— Как видишь, — нарушил молчание я, когда оказались внутри сокровищницы, — здесь много всего. Так много, что у меня просто не времени упорядочить, — запалил пару подсвечников. Один себе оставил, другой протянул Вольхе, заметив, как она сразу оживилась и жадно глазами водила по моим богатствам.
Я двинулся вглубь. Она за мной.
— Тут не только драгоценности и монеты, здесь такие вещи, которые меня привлекли в тех краях, куда летал. Ты не думай, не крал я этого, — кивнул на залу. — В дар получал… аль сам покупал.
— Ежели судить по увиденному, — жена, наконец, подала голос, — ты много где бывал.
— Много, — согласился.
— Повезло тебе, — тихо обронила. Я покосился.
— Так ли? — прищурился. — Быть не таким как все…
— А о свободе передвижения, — уточнила Вольха. — Мужчины всегда свободней женщин. И в решениях, и в желаниях, — с толикой грусти добавила.
Тут не согласиться не мог.
— Возможно, — кивнул задумчиво. — Но свобода от пола не зависит, скорее к этому душой лежать надобно.
— А ежели душа лежит, а по рождению ты обязан делать то, что требуют?
— Всё равно есть выбор. Ты всегда можешь пойти своим путём. Но для этого жертва нужна: кто именем жертвует, кто жизнью, кто благополучием.
— Тогда уж это не свобода, а безответственность, — отрезала Вольха. — Одно дело, когда ты за себя отвечаешь, а другое, когда от тебя жизни других зависят.
Я понимал, что она сейчас о браке со мной говорила.
— Вот я и говорю, выбор есть, но жертва может оказаться непосильной. — Тебе правда интересно? — уточнил, когда Вольха у массивного стола остановилась. Я ещё сомневался, не привык, чтобы девицы куда-то дальше украшений заходили.
— Очень, — улыбнулась чисто жена, — только, — перестала лучиться, — я значения некоторых вещей не понимаю, — призналась смущённо. — Вот, например, это… — голос волнительно дрожал, — что? — коснулась курительной трубки.
— Это ритуальная трубка, — взял её, покрутил в руках и приложил к губами, показывая, как ей пользуются: — У некоторых народов применяется шаманами, дабы связаться с духами… Её заправляют специальной травой, запаливают и…
Вольха на меня так смотрела удивлённо, что я умолк.
— В общем, трубку для просвещения, — закруглил тему.
— И что, духи правда просвещают? — секундами погодя всё же уточнила жена.
— Шаманы уверены, что да, — размазал мысль. О таких делах мне сложно было рассуждать, ибо не верил я в духов, ведь никогда их не встречал, но о том лучше не спорить.
— Это всё люди сделали? — неверующе вопросила жена.
— Почему сомневаешься?
— Никогда не видела ничего подобного. Я даже не понимаю назначения большинства вещей.
— Полагаю, ты бы удивилась ещё больше, узнай, что это лишь крохи того, что существует, — пока в раздумьях стоял, Вольха кивнула на ближайшую вазу:
— А вот это откуда?
Я сдавленно выдохнул:
— Далёкая страна… Китай. С диковинным народом. Невысоким, щуплым. У них узкие глаза… почти чёрные прямые и жёсткие волосы. Язык музыкальный, но сложный, слуху не привычный…
— И ты его знаешь?
— Немного, — почему-то замялся.
— Скажи что-нибудь, — Вольха на меня с такой надеждой глядела, что себя теряя, пробормотал:
— Ты меня сводишь с ума, — на Китайском, на первом попавшемся наречии, коих было у этого языка много.
— И что это значит? — с ещё большим интересом ахнула Вольха, а я не пойми с чего на губы её уставился. Нравилось смотреть, ка кони приоткрывались в изумлении. Полные, сочные, манящие…
— Значит, — словно под водой свой голос слышал, — ты моя жена. Вольха тотчас нахмурилась, в глазах волнение забурлило: