Так и зажили…
В любви, мире, согласии.
Лишь изредка Дамир ворчал, что корысти ради я с ним так мила. Что только из-за путешествий к нему потеплела.
— Всё так, — улыбалась тихо. — Именно это путь к моему сердцу для него открыло. А ещё учёба… — кою не бросала. Наоборот с большей жадностью требовала ещё и ещё.
Аспид нарочито хмурился, но шутку принимал.
Каждую неделю-две Дамир меня куда-нибудь вывозил.
Рим! Побывала на гладиаторских боях в амфитеатре Колизей. Не прониклась их жизнью и обычаями. «Хлеба и зрелищ» оказалось не для меня.
У нас в княжестве состязания богатырей и воев тоже проходили, но не насмерть ведь! Не так жестоко, кроваво, беспощадно.
Не увидала в этом красоты и мужественности, вздрагивала от разящих ударов, мутило, когда кровь брезжила, обмирала, когда тушками тела падали… потому и не досмотрела.
Куда больше сердцу приглянулся сам амфитеатр, как строение, фонтаны Рима, ярмарка и цирковые представления.
В Египте над пирамидами кружили.
Внутрь не заводил, но показал сфинкса и рассказал о богах Египта, о мумиях и загробном мире. О проклятиях и сокровищах. О рабах и войнах…
В Аравии в пустыне было непривычно: днём — жара убивала, а ночью от холода тело до костей стыло. И народ до жути пугал. Обычаями и отношением к женщинам. Даже у нас мягче к бабам относились. Уважали, как-никак, дом в порядке держали, детей рождали, мужей обихаживали. А в этой дикой стране, этот дикий народ… Всё было моему сердцу чуждо. Они коней почитали больше женщин, при том, что жён у них могло быть больше одной.
Гарем!
И все безмолвные, в паранджу завёрнутые.
Уж не ведаю, что Аспида с вождём тех земель не поделил, но покидали пустыню и оазис, где племя остановилось, спешно.
Лишь неделей погодя муж нехотя признался, что наглец за меня верблюдов предложили и даже чемпиона-коня.
— Мало предложил? — невинно пошутила.
Дамир как-то странно на меня глянул и промолчал. И уже ночью ко мне не притронулся.
— Дамир, — шепнула, ещё ожидая его поцелуя, ласки. Потянулась было, огладить, дабы смягчить его настроение, да Аспид отрезал:
— Спи, — и покинул ложе.
Думала, обидела его.
Ночь и день промаялась, вечер, ночью его опять не было. Поутру узнала, что улетел Аспид, и почти седмицу его не было. А когда воротился, я сломя голову, побежала его встретить, да скуп он был на объятия и слова добрые.
Сердце сжалось от боли. Я верила до последнего, что поговорили мы и он объяснит, в чём дело, что не так. Но к ночи Дамир так и не появился.
Поревела в темноте, одиночестве и пустоте, а потом гордость в угол задвинула и пошла мужа искать…
В сокровищнице его не нашлось. Ни на кухне, ни в зале. Даже к Керию заглянула, но Дамира нигде не было.
Уж не ведаю, что потянуло меня в мою старую комнатку, но Аспид там сыскался. И то, не сразу его заприметила. Лишь сердце ударом болезненным дало знать, что здесь хозяин. И что в грусти в печали. Дамир в кромешной темноте сидел на кресле, лицом к окну. Руки на подлокотниках, взгляд вперёд, но будто в никуда — это отражалось в стекле, чуть подсвеченном луной.
— Дамир, — нарушила тишину в холодной опочивальне. Голос прошуршал робко, отрывисто, словно страшилась разгневать мужа. — Дамир, прошу… Не могу я так больше, — выдохнула горечь и наболевшее.
— Воль, ступай спать, — безлико бросил Аспид.
— Не трави душу, скажи, чем я тебе не угодила. Обидела ли чем? — не унималась, ибо не лгала. Не могла больше — хоть на луну вой.
— Что за глупость?! — недовольно буркнул Дамир. — Всё ты верно делаешь.
— Тогда что не так?! Почему меня избегаешь, — совсем жалобно вышло, но я устала гадать и ждать.
— Сказал же, хорошо всё… — Так и не пошевелился муж.
— Тогда почему не спишь рядом? Не мила боле? Не желанна?.. — застыдилась наглости своей.
— Обещал тебе… — повисла звенящая тишина. Я в догадках совсем утонула. Но их развеял Аспид: — Ежели отяжелеешь, не коснусь тебя боле.
Как гром среди ясного неба. Руки перёд мыслей среагировали на фразу — на ещё плоский живот легли. Огладили…
— Я что… — запнулась, хаотично выискивая, как упустила. И ведь, да! Я так в счастье забылась, что пропустила отсутствие кровных дней. Улыбнулась вначале, что вышло, как хотел муж и я, а опосля горечь во рту расползлась:
— И что, значит, всё? — глупо пробормотала, сердце гулко в груди грохотало, но так, что его эхо в голове отдавалось. — Больше не тронешь?