С этих пор всегда мне приходилось начинать беседу кою и беседой сложно назвать — так, пару обыденных слов туда-сюда. Но что больше пугало — в её глаза потух огонёк той жажды знаний, кое меня так подкупал когда-то.
Жена постоянно зависала в задумчивости. Иногда с грустью в окно взирала. От еды часто отказывалась и вообще, казалось, утратила вкус к жизни.
Вот тогда я запереживал пуще — места себе не находил. Вину за случившееся на себя брал, и даже был готов себя заживо похоронить, но прежде… мне прощение от жены хотелось получить…
Да и наследник надобен.
К близости жену после такого приключения принуждать не мог, да и как? Слаба и духом, и телом… И даже прежние радости её боле не радовали.
Мои рассказы потеряли для неё важность, слова улетали в пустоту.
Вскоре я тоже умолк. Но нет-нет, да и заставал Вольху за чтением.
Гуляла редко, но вставать начала уже через пару седмиц.
Но даже лекарь Лаурелий, коего из Помпеи привозил для осмотра жены, руками разводил:
— Да, выкарабкалась, заражения крови нет. Жить будет и дальше. И даже лоно заживало хорошо, хотя детей зачать уже не сможет. Видимо, даже твоя кровь этому не помощник, а мы её достаточно для выздоровления перелили в её слабое тело. Прости, что от меня зависело — сделал, но вернуть смысл жизни твоей жене не в моей власти.
Разозлило упадническое настроение Вольхи. Я Аспид! Я муж её… и так уже из шкуры вылезал, лишь бы она в себя пришла, но, видимо, с бубном не напрыгаешься. В конце-концов я предупреждал, что не стоило в Китай ехать. Я как мог, пытался уберечь нас от проблем… И вину с себя не снимал — Я НЕ доглядел! И мне утрата возможно наследника ещё больнее, но это не значило, что умирать надобно.
Вольха
— Не трави душу, Вольха, — муж комнату мерял широкими шагами уж более часа. Я книгу читала, убивая время и не желая с ним общаться. — Не могу я так боле… Скажи, что мне сделать? — остановился напротив. — Что? Мне? Сделать? Чтобы ты вернулась? — пилил требовательным взглядом.
— Я не знаю, — обронила тихо, нехотя оторвавшись от чтения. Смотрела на мужа без прежнего трепета. Во мне что-то умерло…
Аспид топтался в ногах, суровый взгляд на мне удерживая:
— Хочешь, полетим куда-нибудь? Хочешь в горы?.. Хочешь… в город прокатимся. Хочешь, праздник?
— Домой… — шорохом собственный голос показался. — Отпусти меня домой…
Не думала, что Дамир согласится, но уже следующим днём собрались в дорогу. Гостинцев родным прихватили и без лишнего сопровождения на Аспиде улетели.
Хоть и не было в нашем княжестве для него врагов, но остановились у ритуальной пещеры, где нас уже ждали несколько дружинных с запасными конями. Оказалось, Дамир батюшку о нашем прилёте предупредил.
Княгиня рыдала, князь был слегка озадачен. Говорил мало, в задумчивости сидел весь пир в честь нашего прилёта.
Длился он по обычаю три дня и три ночи.
Отвыкла я от подобных церемоний. От шума, шутов, скоморохов, смеха громоподобного, рык зычного, глупых шуток, диких игрищ. Всё же наши мужики были как медведи, и мощью и повадками. И некогда нелюдимый Аспид, теперь мне казался существом иного порядка: куда воспитанней свояков, выдержанный, чинный, достойный.
А потом матушка меня увлекла за собой и, наконец, я выплакаться смогла. Слёзы меня душили, снедали горечь, досада и вина. Как есть молвила:
— Не подхожу я Аспиду. Глупая, капризная, слабая. Ему нянчиться со мной приходилось. Рисковать. Наверное, мой удел — муж проще, — завершила исповедь, всхлипывая на груди матери.
— Что ж ты такое говоришь, доченька, — нежно по голове гладила матушка, — раз выбрал тебя, обучал, своё сердце отдал, значит считал достойной. Он сокровища к твоим ногам положил, он тебе дозволял то, что редкий муж дозволит, стало быть, верил в тебя… И готов был к взрослению твоему. Сама же говорила, как он ухаживал, искал к тебе путь. Нельзя от него закрываться, не отталкивай, — мягко наставляла.
— Как же не отталкивать, когда я ему самое важное, чего так жаждет, боле дать не могу?! — вознегодовала в сердцах.
— Разве быть с любимой…
— Никогда не говорил о любви, матушка, — рьяно замотала головой.
— Так может, потому что порой не словами, а поступками о ней кричат? — резонно подметила матушка. Я на миг призадумалась, губу кусая, да остаточно всхлипывая, но погодя отозвалась:
— Помнится, он молвил, что не умеет любить, да и не надобно ему чувств людских. Он желает наследника, а я… не смогу больше иметь детей, мам, и всё по моей вине. Понимаешь? Он лишь потакал моей прихоти. И даже женился с уговора, хотя ему другая женой была воспитана. А я не смогла сдержать слова, и потеряла сама дорогое, что у нас было. То, для чего он меня в жёны взял… — в тягучих думах посидели немного, и я опять всхлипнула: — Не хочу его собой обременять. Пусть сыщет себе хорошую жену, аль на той драконнице женится.