Не орала в голос, дабы никто не ворвался к нам, но брыкалась дико.
Не желала чужих ушей и тем более глаз — наше это дело. Супружеское!
Я Аспида разгневала. Спровоцировала. Огребала по заслугам, но билась за себя по-настоящему. Зубами, когтями, колотила кулаками, извилась бешеной кошкой, шипела, ощеривалась.
Но всё бестолку — Аспид сильнее был, обиженней и злее. Меня не слышал, хотя я старался оправдаться и объяснить, пока сдирал с меня вещи.
Но видать устал от дёрганий и шлепков, крика, потому заткнул ладонью, и навалился на меня всем телом. В пару рывков хозяйство освободил, да грубым толчком в меня ворвался.
Аж зубами клацнула, как больно было. Впервые у нас близость опосля потери ребёнка. Чрево уже забыло как это.
Кусая губу, глотала стоны, пока Дамир вколачивался, обуреваемый ревностью и похотью, кою давно на мне не срывал. И кончил быстро, мне на радость. Сопел надсадно, вбиваясь поглубже и наплевав, что мне больно могло быть. С рыком изливался в и без того изувеченное лоно.
Минутами погодя отлепился от меня Дамир. Ладонь со рта убирал, спрятал хозяйство под брюки, меня по-прежнему ненавидя. А я лишь дрожала от пережитого, редко всхлипывая и крошево мыслей собирая, когда крики на этаже раздались, топот в коридоре. Суета в доме и на улице.
Батюшка со стражей до нашей комнаты уже добрался, но Аспид первее меня дёрнул к себе за руку и к окну голую, зарёванную поволок.
Сознание потеряла, когда вместе со мной из окна вышел.
Очнулась уже в крепости. Не в нашей с Аспидом опочивальне, и даже не в своей комнате — а в холодной застенке на простеньком матрасе под плохо выделанной шкурой. Всё такой же голой. В одиночестве, во мраке…
— Дамир! — взвыла в отчаянье. Тело ломило от боли, сердце было словно на куски растерзано. — Дамир! — взывала к мужу, по двери колотя. — Молю, давай, поговорим…
Но был глух к моим крикам. И скорее я охрипла, да от бессилия в небытие часто ныряла.
Весь день его не было.
Очнулась от холода и голода, решила было, что решил меня уморить… здесь заживо похоронить, как увидела у двери понос с чашкой и тарелкой.
Хлеб, сыр, мясо, воду заглотила будто удав.
Забилась в угол, раздумывая какая судьба меня ждала, но ничего утешительного не рождалось. И я… смирилась.
Так и отбывала не оглашённый срок, лишь единожды услышав Варварушку.
— Воленька, — за дверью голос раздался, и я на подкашивающихся ногах к ней поспешила.
— Да-да, я тут, Варварушка, — пробормотала, слезами умываясь.
— Не могу дверь открыть, милая моя, — рыдала и нянька. — Ирод лютый ключ у себя держит.
— Значит так, — покивала услышанному. — Пусть решит уже мою судьбу наконец.
— Он тебя…
— Нет-нет, не смей, — заверила жарко. — За дело, нянь, за дело ненавидит. Ты предупреждала, а я… глупая, не послушала тебя. Так что не смей его обвинять. Это я… недостойная девка. Я пустышка. Не смей его ругать.
— Да что ты такое говоришь?! — возмутилась нянька. — Ни одна девка, какой бы грех не совершила, такие издевательства сносить не должна.
— Предала я его, Варварушка. И пусть не сейчас, а когда-то… Пусть не сердцем, а глупыми словами… но ведь было оно… Было! Ты представь как ему больно!!!
— Чу на тебя, — опять за своё Варварушка. — Найду, как тебя вызволить, видит Велес, сыщу! А нет, Микула уже слепок гнезда сделал, того глядишь выточит быстрее…
— Ты что здесь делаешь? — рёв Аспида раздался совсем близко. До того я его гнева испугалась, что аж на пол осела, в красках представляя, какую расправу над Варварушкой учудить может.
Да только нянька явно того не страшилась — загомонила, с Дамиром споря, а у меня чуть сердце от ужаса не разорвалось.
— Место своё забыла? — рявкнул Аспид за дверью.
— Как забыть, с рождения помню. А ты чего творишь? — без страха на него взъелась нянька, — убьёшь ведь девку!
— Не твоя забота! Жена она мне! Хоть и временная, только мне решать как с ней быть. Пошла прочь, иначе вышвырну из дому зверью на съедение, — рявкнул Дамир да так, что аж стены сотряслись, пронизанные его яростью.
— Нянь, не смей, — ладонями по двери ухнула. — Не смей моему мужу перечить. Сказал молчать — молчи! Аль я с тобой боле не заговорю никогда!
Притихли по ту сторону.
— Воль, ты держись, — прошуршала Варварушка на прощание.
— Ага, — всхлипнула, молясь, чтобы образумилась нянюшка. Не перечила боле Аспиду.
Раздались удаляющие шаги. И я опять одна осталась.
Уж не ведаю сколько времени прошло, как сюда заточил, но долго, я уже света белого не помнила. А в следующий раз в себя пришла, когда скрежет двери раздался.