– Вероятно, – промолвила она, – вы Люсиль.
– Я пришла, – сказала Люсиль, – потому что все ужасно и мне отчаянно хочется об этом поговорить, а Камиль сказал, что вы добры и великодушны и я непременно вас полюблю.
Габриэль передернуло. Какой низкий, презренный трюк: после того как он похвалил меня, могу ли я высказать ей, что о нем думаю? Она положила шляпу на кресло.
– Катрин, сбегай наверх и скажи, что я задержусь. А потом принеси лимонад. Сегодня жарко, не правда ли?
Люсиль посмотрела на нее: глаза как полуночные фиалки.
– Итак, мадемуазель Дюплесси, вы поссорились с родителями?
Люсиль оперлась на кресло:
– Отец расхаживает по дому, повторяя: «Неужели в наше время отцовскую власть не ставят ни во что?» Говорит нараспев, словно читает заупокойную мессу. Сестра повторяет за ним, заставляя меня хохотать.
– Это правда? Отцовская власть для вас ничто?
– Я верю в право не повиноваться властям, если они заблуждаются.
– А что говорит ваша мать?
– Ничего. Она успокоилась. Знает, что мы состоим в переписке. Делает вид, будто не знает.
– Какое неблагоразумие.
– Я оставляю письма там, где она может их прочесть.
– Это не приносит вам обеим ничего хорошего.
– Только плохое.
Габриэль покачала головой:
– Я вашего поведения не одобряю. Я никогда не перечила родителям. И никогда их не обманывала.
– Но вы согласитесь, что женщина имеет право выбирать себе мужа? – страстно промолвила Люсиль.
– Соглашусь, но нельзя забывать о благоразумии. Неблагоразумно связывать судьбу с мэтром Демуленом.
– О, вы бы никогда так не поступили, не правда ли? – Люсиль задумалась, словно выбирала в лавке кружева. Затем на дюйм приподняла ткань юбки и протащила между пальцами. – Видите ли, мадам д’Антон, я люблю его.
– Сомневаюсь. Вы в таком возрасте, когда нельзя не влюбляться, все равно в кого.
Люсиль посмотрела на нее с любопытством:
– До того как вы встретили вашего мужа, вы часто влюблялись?
– Честно говоря, нет, я не такая.
– А что заставляет вас думать, будто я такая? Эти разговоры про возраст, так говорят все взрослые. Думают, что имеют право выносить свои замшелые суждения о твоей жизни!
– Моя мать, женщина опытная, назвала бы это страстным увлечением.
– Забавно иметь мать с таким опытом. Совсем как у меня.
Габриэль начала раздражаться. К чему ей неприятности под ее собственной крышей? Способна ли она убедить эту молоденькую дурочку? Или та совсем утратила здравый смысл? А может, никогда им не обладала?
– Мать учила меня никогда не пенять мужу на выбор друзей, – сказала она. – Однако если я скажу вам, что не одобряю…
– Кажется, теперь я поняла.
Габриэль представила, как выглядела со стороны, когда ковыляла по дому в те месяцы, когда ждала ребенка. Беременность, разрешившаяся так счастливо, была испытанием и неудобством. Уже на четвертом месяце она заметно раздалась и замечала порой, как люди бесстыдно ее разглядывают. И она знала, что после родов они начнут считать на пальцах. Недели шли, Жорж-Жак не избегал ее, но держался отчужденно. Заговаривал с ней, но по большей части о домашних делах. Ей не хватало старого доброго кафе больше, чем она могла себе представить, не хватало нетребовательной мужской компании, пустой болтовни об отвлеченных материях.
Поэтому… нет, она не возражала, когда Жорж приводил домой приятелей. Но только Камиль всегда был на подходе или как раз собирался уходить. Если он присаживался, то на самый краешек кресла, а если оставался в покое больше чем полминуты, значит валился с ног от усталости. Тревожный блеск его глаз с поволокой рождал необъяснимую тревогу в ее отяжелевшем теле. Ребенок родился, тяжесть ушла, а тревога осталась.
– Камиль – это туча на моем небосклоне, – сказала она. – Жало в мою плоть.
– Бога ради, мадам д’Антон, какие метафоры вы выбираете!
– Прежде всего… вы знаете, что у него нет денег?
– Зато у меня есть.
– Он не может просто жить за ваш счет.
– Множество мужчин живут за счет женщин. В этом нет ничего стыдного, так принято в определенных кругах.
– А эта история с вашей матерью? То, что они были… даже не знаю, как сказать…
– Я тоже не знаю, – заметила Люсиль. – Для этого есть термины, но сегодня утром я не настроена быть развязной.
– Но вы должны знать.