— Пойдем спать, барон, — сказал он. — Завтра тяжелый день.
Якошу показалось, что на лице герцога отразилось понимание. Возможно, это была всего лишь игра теней и света.
Лорд Алмаза долго не мог заснуть. Ворочался, перебирал счастливые моменты прошлого. Крохотные бриллианты, на поверку оказавшиеся простым стеклом.
Бывают мгновения, когда ты понимаешь: вся твоя минувшая жизнь не стоит ничего. Ты жил ради одной, вот этой самой секунды. Видения, сотканного из лунного блеска, летящего шелка и твоих грез.
До него ты жил в пустоте и, потеряв его, возвращаешься в пустоту. Оно — единственная реальность в мире снов. Отныне ты стремишься обрести слияние с ним.
Обрести покой. Завершенность.
Поэты назовут это бессмертием. Философы — вечностью.
Влюбленные — счастьем.
Все они правы, и все они ошибаются. Такова природа тысячи миров, застывших между любовью и смертью на кончике алмазной иглы.
Пролившийся далеко за полночь дождь подарил лорду Белину долгожданный сон.
Видение легконогой танцовщицы с двумя клинками. И крыльями цвета грозы за спиной.
Грозы, надвигающейся с Севера.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ПЕРЕД БУРЕЙ
Глава I Встречи с прошлым
февраль 400 года от Коронации
Паром был первым основательным, настоящим городом, который Миха посетил в жизни. Виденный в детстве Саман не в счет, от него остались только обрывки воспоминаний. Мощенные белым камнем улицы… Циферблаты на стенах домов… Солдаты в красных беретах… Площадь с золотым диском солнца в центре… Вечный гул толпы…
Паром был совсем не похож на Хлад, в котором Миха прожил последние десять лет. Он был окружен настоящей каменной стеной. Пусть невысокой, но внушающей уважение толщиной и аккуратностью кладки. Ворота были снабжены подъемным и запирающим механизмами, чья булькающая, пускающая пар и грохочущая оснастка скрывалась в надвратной башне.
Ворота охраняла пара самых настоящих латников, как на картинках. Могучие клепаные корпуса, шестеренки и рычаги, приводящие доспех в движение, и огромные, выше человеческого роста, алебарды. На треугольных щитах сверкал свежей краской герб вольного города Паром — красная рыба и черный якорь на синем поле с волнами.
В самом городе тоже было немало домов из привозного белого или здешнего серого камня. Белые дома щеголяли гербами родовитых горожан или вывесками Братств. У Михи сразу зарябило в глазах: привычные кирка и молот рудознатцев сменялись незнакомыми маховиками, циркулями, скрещенными топорами — и так без конца. Серые дома смотрелись победней, но это была относительная бедность в краю, где камень приходилось выламывать из мерзлой земли, не уступавшей ему твердостью. В таких домах жили люди, чьи дела были тоже серы. Успешные старатели, содержатели притонов и борделей, купцы, не державшиеся Торгового Братства.
В таком же сером доме, холодном и неуютном даже с виду, уже две недели обретались Миха с дедом Ойоном. И их новые друзья.
Миха попытался было заикнуться, мол, не могли найти местечка поприятней. На что был урезонен Даном.
— Мой молодой друг, — сказал горец, временами начинавший изъясняться, как столичный студиозус. — Приятность, как ты изволишь выражаться, «местечка» — вещь сугубо относительная. И для меня в данном случае она не подлежит ни малейшему сомнению. По той лишь причине, что постой здесь не стоит нам ни полсола.
— Как так?
— А вот так, — вмешался Дерих. — Мы вытащили задницу здешнего хозяина из одной горячей переделки. Теперь он нам по гроб жизни должен.
— По крайней мере, так считаем мы, — ввернул Дан.
А когда к твоим аргументам довеском прикладывается «Молотобоец», их трудно назвать неубедительными.
К слову сказать, самого хозяина Миха так и не увидел. Видно, он не желал лишний раз попадаться на глаза своим спасителям.
Зато сын Атмоса встретил немало новых лиц. Иные из них он предпочел бы не видеть никогда.
Но его прихрамывающей на одну сломанную лыжу судьбе было вольно распорядиться иначе.
В то утро дед Ойон был в отвратительном настроении. Таким Миха старого тангу еще не видел Он непрерывно бормотал что-то ругательное под нос, перевернул кружку с талой водой и даже один раз отпихнул сына Атмоса с дороги. Едва не огрев его к тому же палкой.
В общем, Дед Сова был не в себе.
А началось все с привычного опрокидывания гадального мешка над столом. К нехитрому обряду Миха уже успел привыкнуть и приглядеться за время их путешествия от Граня до Парома в компании паровоина и его хозяев. По фигуркам людей и животных, выпадающим из мешка, дед Ойон прикидывал, успеют ли они в Паром вовремя. До того, как поблизости объявятся Хозяева со своими неживыми слугами.
Может, дед Ойон гадал на что-то другое. Миха быстро перестал о том задумываться. Как и над тем, почему из мешка иной раз выпадают новые фигурки вдобавок к старым.
Так случилось и сегодня. Четыре новых человечка выпали, сложившись рядком. По звуку было слышно — сделаны они из железа.
Миха сунулся посмотреть, но дед Ойон проворно накрыл их ладонью.
— Иди, — буркнул он. — Нечего тут тебе глядеть.
Это была лишь первая грубость в длинной их череде.
Устав собачиться с дедом Ойоном, Миха поплелся в трапезную, обшитую некрашеными кедровыми досками. Там его окликнул Дан, примостившийся на лавке в углу. Компанию ему составляла кружка пива и тарелка соленых кедровых же орешков.
— Присаживайся, отрок, — громогласно возвестил он, делая приглашающий жест.
Миха послушно уселся напротив. Водитель «Молотобойца» с внешностью варвара, речью городского повесы и ухватками кулачного бойца завораживал его куда больше пьяницы Тинкина или сквернослова Дериха. Сильнее даже насквозь непонятного деда Ойона.
— Скажи, отчего ты так пристально смотришь на меня? — поинтересовался Дан, отправляя в рот горсть орехов. — Словно мучает тебя некий вопрос.
Миха набрался духу.
— А как вышло, что вы с Дерихом братья? — быстро выпалил он и тут же опустил глаза.
Дан молчал.
— Ты не сердись, — зачастил Миха. — Мне не так уж важно. Ты просто обещал, что, мол, однажды у костра, на привале…
На привалах у Дана не оставалось сил. Наскоро сжевав кусок нагретого мяса, он падал ничком и тут же засыпал. Вождение паровоина по зимней тайге оказалось нелегким делом.
— Я не сержусь, — задумчиво сказал гигант. — Думаю, с чего начать. Скажи, отрок, подвержен ли ты сладкому искусу книгочейства?
Миха закивал.
— Хо-ро-шо, — протянул Дан. — Так нам обоим будет легче. Предположу, что в твои руки попадал нетленный труд Руста «Заморские Записки». Попадал? Дивно. Припомни, что пишет автор о Горах Верили.
Миха нахмурил лоб. Если пересечь Кагалым, Горы Верили — родину Дана — можно увидеть невооруженным глазом. Они огораживают континент с северо-запада, об их подножие бьется Море Осколков. Во времена Руста, незадолго до Войны Башен, они принадлежали народу саллахов и немногочисленным, но гордым горским кланам. О тех и других Руст пишет без особых подробностей. Куда больше островитянин был увлечен жителями побережья от Никта до Ороса и плодородными южными землями. Холодный негостеприимный север занял в его Книге не так много места.
— Вспомнил? — спросил Дан. — Наши горы заморозили даже прославленное красноречие Руста. Скудны страницы, отведенные им в «Записках». Что же — исправляю упущенное. Гляди сюда.
Щедрым движением великан плеснул на середину стола пива из кружки. Саму кружку утвердил посередине получившейся лужи.