Но так не могло продолжаться вечно. Горючего для паровых машин не хватало, не хватало тепла и пищи. Люди умирали, и большие колеса останавливались. Вместе с ними останавливались и умирали Города.
Те, кто уцелел, принялись воевать друг с другом. За горючий материал, за еду и новых рабов, которые будут вращать колеса. Убивать других, чтобы жить самим.
Они создавали ужасные боевые механизмы изо льда и железа, снежных големов, огромные паровые катки и тараны, птиц с лезвиями вместо крыльев. Их разум, тысячелетия трудившийся над созиданием, теперь был занят одним разрушением.
Но на каждое оружие находилось другое, более совершенное. На каждую броню — снаряд. Живой разум не справлялся, не успевал за обличьем смерти, менявшимся каждую минуту.
Тогда они построили новые машины, совершеннее всех, что создавались раньше.
Они научили эти машины думать.
Думать о смерти.
Миха видел эти машины. Жители Городов называли их Исчислителями.
Первые Исчислители были предназначены для определения наилучшего курса Города и управления его механизмами. Они состояли из множества шипастых валиков, цепляющихся друг за друга, цепей, приводивших валики в движение, и круглых серебряных дисков с отверстиями, в которые попадали шипы валиков.
С помощью дисков люди давали Исчислителям задания. Людей, допущенных к Исчислителям и владеющих языком отверстий, языком машин, называли Машинистами. Именно они правили Городами и решали судьбы мира.
Машинисты развязали Войну Городов. Они вложили в Исчислители задание изобрести новое оружие, которое уничтожит всех врагов.
Одна думающая машина создала Прерыватель. Прерыватель делал живое неживым. Сразу и навсегда.
Прерыватель оказался плохим оружием — он не оставлял рабов. А без рабов победители ненадолго пережили побежденных. Их Город стал еще одной мертвой глыбой в ледяной пустыне.
Тогда другой Исчислитель изобрел способ на время возвращать неживое к жизни. Точнее, не к жизни, к ее подобию в недрах механизма, питающегося остатками витальной силы.
Механизм, приводимый в действие токами умирающего человеческого тела, назывался кадавром.
Кадавры очень быстро наводнили Города. Они поглощали мертвые тела и мастерили новых кадавров из подручного металла. Они были великолепными солдатами — не боялись боли, не знали жалости и колебаний. В этом они были похожи на своих создателей. За столетия жизни среди механизмов Машинисты искоренили в себе все, что омрачало чистоту их разума.
Даже желание жить. Они существовали, чтобы поддерживать работу своих машин. Во всем мире их интересовало только бесперебойное вращение валиков и шестеренок в железном чреве Городов.
Так хозяева стали рабами. Так мир и населявшие его люди встретили свою гибель.
Живых людей становилось все меньше. Но и армия кадавров начала таять, когда их голодные тела стало нечем кормить.
Война прекратилась. Три последних Исчислителя заключили между собой мир, решив объединить свои мыслительные возможности. От их Городов к тому времени остались только огромные центральные Башни. Остальное было брошено за ненадобностью.
Сын Атмоса видел, как три Башни из черного железа съехались посреди ледяной пустыни. Бледная тень от них протянулась на полмира. Все три были похожи одна на другую — Исчислители мыслили одинаково.
Каждая Башня была цилиндром, вложенным в полый винт-спираль. По изгибам спирали нескончаемым потоком внутри и снаружи сновали кадавры, приводя ее в движение. Спираль вращала огромные дисковые катки в основании Башни и заводила внутренние механизмы цилиндра — топки, поршни, противовесы.
Кроме того, в цилиндре помещались камеры-ячейки, вмещавшие последних людей. В этих камерах они рождались, работали и умирали. После смерти за ними приходили кадавры, чтобы люди и дальше могли служить Башне. И Исчислителю.
Смерть не давала освобождения.
Три Башни протянули между собой цепи, по которым скользили подвешенные серебряные диски. Так Исчислители говорили друг с другом.
Миха не знал, сколько времени по человеческим меркам продолжался их разговор.
Он закончился только тогда, когда солнце чужого мира погасло окончательно. И мир погрузился в вечную ледяную ночь.
Исчислители приняли решение.
Огоньки человеческих ячеек на внутренних стенках цилиндра начали гаснуть.
Во сне Миха закричал от ужаса.
Машины убивали населявших Башни последних людей, чтобы не тратить на них тепло. Взамен они получали, пусть на короткое время, новых кадавров. Времени должно было хватить, чтобы осуществить задуманное.
Они убили даже Машинистов. Кроме трех главных, которые к тому моменту были больше механизмами, чем людьми.
Машины остались последними средоточиями мысли на ледяной поверхности умирающего мира.
Потом они стали одним.
Башни слились, и вместе с ними Исчислители собрались в одно целое.
Единый Исчислитель.
И он точно знал, что ему делать дальше.
Железная Башня начала вращаться, превратившись в гигантское сверло. Она прошла сквозь вековые льды и погрузилась в землю.
С каждым поворотом винтовой оболочки она забиралась все глубже. По дороге она оставляла бесполезные, отслужившие сегменты. Она двигалась к последнему источнику тепла, необходимого Исчислителю.
К стынущему Сердцу далекого Мира.
Острое основание черной Башни пронзило Сердце.
Выпило из него остатки тепла и жизни.
Во сне Миха застонал от боли, пронзившей его грудь.
Сердце превратилось в черный лед, окутавший остатки Башни. Охваченный холодом Исчислитель прекратил свою работу, и его кадавры впали в спячку. Замерла полужизнь трех Машинистов, рабов-повелителей Башни.
Миха задрожал от холода, обхватывая себя руками.
Мертвая оболочка мира треснула вокруг Черного Сердца.
Сердце треснуло вместе с ним. Его осколки разлетелись в немую ночь, царящую между звезд.
Некоторым из осколков была суждена вечность скитаний. Некоторые пересекли вечность и упали на землю иного мира.
Солнце нового мира было молодо. Сердце полно жизни.
Этот мир когда-то принадлежал Ушедшим Народам — дриатам, эронам, эрвидорам, верили. Теперь его делили между собой люди. Лорды Оправ, владеющие силой Сердечных Камней. Жители городов Россыпи, управляемых Братствами Мастеров. Крестьяне, мореплаватели, кочевники.
Среди них Мастер Алан, отец Михи. Суровый капитан Снежных Следопытов Май Сурга. Дед Ойон, старый тангу.
И он сам, Миха Атмос, падающий с небес вместе с осколками оледенелого Сердца чужого мира.
Прямо в объятия другого сна.
«Объятия» здесь не для красного словца.
Миха уже вошел в тот возраст, когда сны о женщинах снятся чаще прочих. И если раньше к нему приходила в основном мать, чтобы обнять и утешить, то в последнее время дела приняли другой оборот.
Во сне к Михе являлась дочка соседа-плотника. Рябая с лица, но отменно грудастая. А еще племянница управляющего Хладом, заводная, вертлявая, девка-огонь.
Сны эти были горячие, стыдные, и частенько после них приходилось тайком от отца затирать снегом простыни.
Но они ни в какое сравнение не шли с тем, что снилось Михе сейчас.
Снилось ему, что лежит он, свернувшись, как ребенок в материнском животе. Весь окоченевший от страшного холода. И кажется, нет такой силы, чтобы его развернуть.