— Жонглеры, стало быть, — Борос перевел взгляд на деда Ойона. — А ты, уважаемый?
— А я судьбы предсказатель, — Дед Сова достал маленький холщовый мешок. — Могу и тебе предсказать.
— Не погнушаюсь твоими словами, Ойон-атын.
Дед потряс и опрокинул мешок. Миха совсем не удивился, что фигурки из него выпали сплошь незнакомые.
— Тот, за кем ты всю зиму гонялся, — сказал дед Ойон. — Ты его сегодня возьмешь. Подельник его предал, тебе донес про тайную заимку.
Борос молчал и внимательно слушал. Дед Ойон поворошил фигуры.
— А вот того, что ты задумал, делать не надо. То, что ты себе забрать хочешь, о чем все мысли твои, добра тебе не принесет. Знаю, за камень, упавший с небес, великую цену дают скупщики из Стеклянного Города, но велика его тяжесть, не вынести тебе.
— Довольно, — оборвал старика Борос. — По нраву мне ваше искусство, господа артисты, но засиделся я, надо и честь знать. Скажите напоследок, трое ваших друзей, которых я не застал, они каким ремеслом хлеб добывают?
— Они Дорожные Рыцари, — сказала Азора. — Мы их наняли охранять нас в дороге.
— Знать, неплох ваш заработок.
— Не жалуемся, сударь. Не желаете отужинать с нами?
— Рад бы, да служба зовет. Бывайте, привет от меня Аркче.
Кивнул всем, задержал взгляд на фигурках деда Ойона и растаял в сумерках.
Только принялись за картошку, к костру явился сам вожак. Дождался приглашения, присел.
— Вот вам, разговейтесь, — сказал он, протягивая Азоре полдюжины крупных вяленых рыбин на веревке.
— Принимаем с благодарностью, — поклонилась девушка. — И вы не побрезгуйте.
— Спасибо, доча, Аркче малость самую. Уже ужинавши, — принял от Азоры картошину, разломил пополам, обильно посолил. — Слыхал от моих караульных, к вам Старшина Борос заходил.
— Привет вам передавал, — вспомнил Миха.
— Каков миляга, — криво ухмыльнулся Аркча. — На чай не звал?
— О ком речь? — Дан, склонившись над плечом Михи, протянул свою неимоверно длинную руку, сцапал картофелину из котла и тут же с руганью принялся катать ее по снегу.
— Дан, сейчас по рукам! — возмутилась Азора.
— Да, милая, задай ему, — с другой стороны возник Дерих, предусмотрительно вооруженный кривозубой вилкой.
— Я всем сама положу! А руки вообще мыли?!
— Какое там мыли, — присоединился Тинкин. — Весь день они в земле ковырялись.
Веселая перепалка прервалась, все посмотрели на сквайра.
— Ты, друг хороший, язык бы придержал, — веско заметил Аркча. — Здесь на месте Аркчи Борос Урта сидел, Старшина Пепельных. У него до тех, кто в земле ковыряется, особый интерес.
— Да я что…
Дан ловко заткнул рот сквайра половиной горячей картошки. Тот замычал и заухал от жара.
— Нам друг уже дал совет: за черные вешки не заходить, лопат и прочего шанцевого инструмента на виду не держать, — сказал Дан Аркче.
— Тогда вот еще один тебе совет, — ответил вожак. — Дел с вашим другом, которого «брадобрей Толоса» стороной не обошел, не иметь. Бедой от него пахнет. Спасибо тебе, доча, за угощение, пошел Аркча.
Вожак стоянки поднялся, опираясь на приклад ружья, затопал прочь. Все смотрели ему вслед.
— Где это он нас с Латом успел углядеть? — задумчиво пробормотал Дерих.
— Надеюсь, что только он.
— Хороший человек Аркча, — сказал дед Ойон. — Еран-ману.
— Что такое еран-ману, дедушка Ойон?
— Есть еран-ману, люди сердца. Есть ертын-ману, люди долга. Сейчас плохие времена, людей долга рождается больше, чем людей сердца. Аркча, он человек-еран, с землей близок, птицу понимает и зверя. Борос человек-ер-тын, как белые охотники из Кагалыма. Холодно у него в груди, Лед легко его возьмет.
— А мой отец, значит… — глухо произнес Миха. — У него холодное было сердце?
— Сердце твоего отца остыло наполовину, когда он твою мать потерял. А другая половина замерзла в ночь, когда он думал, что тебя волки взяли. Если бы не это, не достался бы он Хозяевам. Плохо получилось, что смогли они настоящего, сильного еран-ману к себе забрать. Другой не вывел бы их из Кагалыма.
Если бы не Азора, Миха бы уже разрыдался. Так держался еще кое-как.
— Получается, я во всем виноват? — Голос его дрожал.
Дед Ойон вздохнул.
— Никто не виноват, Миха, — сказал он. — Разве что старый, глупый и усталый Дед Сова.
Закряхтев, Ойон-атын поднялся и зашагал прочь от костра и стоянки, в сторону укутанных темнотой холмов. Его сгорбленная фигура подернулась пеленой, из глаз Михи все-таки хлынули слезы.
— Не знаю, о чем вы тут пререкались, — сказал Дан. — Но я бы поел, в животе бурчит.
— Я схожу за водой, — подскочила Азора.
— Тинкин, проводи.
— Слушаюсь! Азора, дорогая, можешь на меня опереться.
— Ты сам на свою палку обопрись, от тебя сивухой так и прет. Еще упадешь, меня за собой потянешь, — пререкаясь, они удалились в сторону ручья.
Дерих подсел к Михе и протянул ему кусок ветоши, испачканной машинным маслом.
— Тебе, малый, в глаз, кажется, что-то попало, — прогудел он. — На-ка, утрись.
Миха посмотрел на грязную тряпку и рассмеялся сквозь слезы. Хорошо, когда рядом друзья.
Перевалило за полночь. Михе не спалось. Над головой вращались звездные колеса, вдали перекликались сторожа стоянки, от костра тянуло живым теплом. Сын Атмоса то так, то эдак крутил слова деда Ойона, ворочался и жалел, что не спросил у тангу, почему тот винит себя в случившемся. Само собой получилось, что Миха начал думать о том, что Ойон до сих пор не вернулся из своей прогулки к холмам.
«Надо бы сходить, узнать, не случилось ли чего с дедом». Страх, шептавший, дескать, случиться может, Ми-хан, и с тобой, смело невесть откуда налетевшим куражом. Миха сам не заметил, как обнаружил себя крадущимся вдоль границы стоянки. Каким-то чудом ему удавалось двигаться так бесшумно, что бывалые сторожа не оглядывались, даже когда он проходил в двух шагах. Впереди Миха услышал голос Аркчи, замер, припал к земле.
Вожак обходил посты вместе с двумя подручными — Гулей и Рябым. Рядом с Михой остановились они для разговора.
— Слыхали новость? — спрашивал Аркча. — Бая Шороха накрыли вместе с дружками и хабаром.
— Да ну? — удивился Гуля. — Давно?
— Да только что. Сват Калины вернулся из-за вешек час назад, рассказывал, что видел — Шороха грузили на сани болтами истыканного.
— Вот уж свезло Старшине.
— Куда там, «свезло», — плюнул Аркча. — Свои дружки Бая заложили, п-подельнички. Даром, что ли, гнусавый этот, Алай, все к сестре Бороса бегал, ведьме бровастой. Приворожила она его, а потом и братец ее Алая в оборот взял.
— Знаем мы, каким местом Алая приворожили, — гоготнул Рябой.
— Да не ты ли сам к тому месту дорожку искал? — подковырнул Гуля.
— Я ж Бороса позлить хотел, для смеху.
— А чего не слюбились? Не глянулась ей рожа твоя рябая?
— Да я тебе, Гуля, сейчас…
— А ну, — вмешался Аркча, и подручные разом притихли. — Ты, Рябой, чтобы про ведьму бровастую думать забыл. Не в Боросе дело, хотя и в нем тоже. Сестра его в малолетстве еще в курганы ходила, в подоле таскала костяшки нелюдские домой. Мать ее била поначалу, а потом рука у нее начала сохнуть. Околдовала ее девчонка, до смерти довела.
— Говорят, волос у нее нет, как у братца ее. Одни брови густые от матери, что у сестры, что у Бороса. Все остальное «брадобрей» прибрал.
— Аркча про Алая Шороху сразу сказал: не связывайся с южанином. Гнилые они, порченая кровь. Да чего там уже, — махнул рукой вожак. — Не слушал Аркчу Бай. Он же звал Аркчу за небесным камнем, он со своим подельником старым, Латом Червяком. Только не пошел Аркча. И Баю сказал: тяжел осколок неба, перевесит удачу Бая. Вот и вышло, как сказал. Нет больше Шороха.