“Интересно, он настоящий? “- Марте вдруг подумалось, что старик вполне мог быть призраком или даже живым мертвецом. Марта никогда не видела ни тех, ни других, но слышала всякое и теперь вдруг отчего-то скользнула взглядом по стене, убеждаясь, что худая фигура провожатого отбрасывает тень. Дурочка и фантазерка. Надо же такое надумать.
— А хозяин? — Ей хотелось, чтобы голос звучал учтиво и твердо, но страх отчетливо читался в тоне.
— Дома хозяин. Сейчас вот и познакомитесь, — по голосу не было понятно, какие чувства испытывает старик по поводу предстоящего знакомства. Его тон утратил былую насмешливую прямоту и участие, став ровным, отстраненно-официальным.
— К нам не каждый день гости захаживают, особенно девушки. Вы уж простите, что не подготовились. — Как будто они бы готовились, пришли она голубя с просьбой принять и облагодетельствовать! Марта, вдруг осмелев, фыркнула.
Они шли по длинному коридору, застеленному мягким синим ковром. Первый шаг было боязно делать — туфли-то ее с улицы в лесной грязи, но след на ковре сразу же исчез, будто и не было.
— Хозяин… как его зовут? — зачем-то спросила Марта, разглядывая тяжелую, исчерченную рунами дверь. Свитые в замысловатый рисунок письмена казались колдовским оберегом, запечатывающим нечто опасное внутри, чтобы оно не вырвалось наружу, уничтожая все кругом. Марта поежилась. Придумается же такое.
— Вот сама и спросишь, девочка, — усмехнулся странный дворецкий, не слишком учтиво, зато весьма широко распахнув перед гостьей дверь кабинета.
Глава 2
Хозяин черного замка
Дверь снова чавкнула за спиной щелчком затвора. Марта вздрогнула, понимая, что вот он момент истины. Она теперь один на один с хозяином замка. С тем самым магом. Медленно подняла глаза, прямо перед ней, за тяжелым столом из явно дорогой древесины, сидел… совсем не тот, кого она ожидала там увидеть.
Когда крестьяне судачили о спятившем маге, почему-то предствлялся мужчина средних лет, худой, высокий, с первой сединой в непременно черных волосах. Длинные пряди, как символ великой магической силы, острые, как клинки глаза. Тоже, конечно, черные, как сама адская тьма. Носить он должен балахон, на крайний случай плащ и голос такой, низкий, потусторонний, чтоб сразу бросало в дрожь и хотелось помереть самостоятельно, не утруждая господина мага необходимостью марать руки.
Из-за стола, откинувшись на спинку кожаного кресла, на нее с усталым безразличием смотрел молодой человек. Марта не дала бы ему больше тридцати. Конечно, маг мог, наверное, выглядеть моложе своих лет — Марта слышала, что некоторые колдуны жили дольше обычных смертных, но не знала, правда ли это и на всех ли распространяется. Магии кругом было немного, магов еще меньше. Спросить как-то не доводилось.
Вдруг позабыв о страхе, гостья беззастенчиво изучала хранившего молчание хозяина. Он не был худым, скорее жилистым. Плечи казались шире, чем у ее отца. Не был маг ни старым, ни седым, ни немощным. Только чуть заметно бледным, как те, кто после долгой болезни давно не выходили на воздух. Глаза его — карие, а не черные — не метали молнии, не горели адским огнем. Обычные вполне глаза, как у всех. Руки, сложенные ладонями одна на другую, тоже обычные, не старческие, не болезненные, без когтей. Человеческие руки. Одет опрятно. Дорого, но не в балахон. Обычная рубашка, белая, между прочим, не черная, обычный же шерстяной кардиган поверх. В замке не было холодно, но хозяин, казалось, мерз. С чего она это взяла?
— Насмотрелась? — вот и голос тоже нормальный, не старческий, не загробный. И лечь-помереть не захотелось, как ни странно. Марта смутилась, вспомнив, что она тут гостья и рассматривать человека вот так, как минимум невежливо.
— Простите, — стушевавшись промямлила она.
— Я не хотела.
— Что? — реплика показалась выдранной из контекста чужой фразы. Марта не сразу поняла, что ее собственной, поспешила переспросить, решив, что просто прослушала что-то.
— Ты забыла добавить, что не хотела, — хозяин усмехнулся, распрямляя спину. Подался вперед, рассматривая вошедшую ничуть не менее пристально. Не известно. как чувствовал себя он под ее взглядом, но Марта ощущала себя голой до костей. Будто с нее и одежду сняли этим скальпелем зрачка, и кожу, и мясо тоже. Одним махом.
— Теперь мы в расчете? — всегда ей говорили. что сначала надо подумать, а потом сказать, но с детства этот навык не уложился в освоенных и Марта часто попадала впросак не к месту озвученной мыслью. Сама тут же и испугалась, но забирать слова назад было поздно. Маг изогнул бровь, вопросительно, явно удивленный такой неслыханной наглостью.
— Смелая, значит… — вкрадчивый его голос обволакивал и Марте показалось, что слова паутиной окутывают сознание. Наверняка вот таким же голосом он читает свои заклинания и бесы послушно псами ложатся у его ног, завороженные и лишенные воли.
— Лес прошла, не побоялась в замок войти, дерзишь, — он казался палачом, методично перечислявшим все преступления подсудимого. Марта поборола желание обхватить себя руками в бессмысленном жесте самозащиты. Спасаться ей все равно негде: стоит, как на ладони. Помощи тоже ждать не приходится. Только и остается, что вздернуть подбородок повыше и строить из себя ту самую смелую девочку. Рисковую, бесстрашную. Или безрассудную. — И все ради чего? — он не знал. Марта вдруг поняла, что он не читает мысли. Еще один минус из образа, созданного слухами. Маг видит тебя насквозь и знает о тебе все. Не видит и не знает. Это почему-то вселяло надежду, что не так уж он всесилен.
— Мне нужен лунный первоцвет, — голос даже не дрожал. Марта думала о матери и просьба крепла от мыслей, что все это во имя ее спасения. Маг нахмурился. Брови, казалось, сейчас срастутся друг с другом.
— Первоцвет, говоришь? — что-то недоброе, холодное и мертвое поблескивало в его тоне. В комнате, будто, стало холоднее и нестерпимо тесно. А потом он рассмеялся. Едко, громко. Смех его пугал и холодил душу, отлетал от стен, кружа вокруг Марты, проползая в самую душу. Ей хотелось заткнуть уши руками, чтобы больше не слышать шершавых ноток, гортанных, хлестких. А маг все смеялся, но глаза его — холодный оникс мертвого камня — блестели издевкой бездушного, неживого существа — ни следа, ни искринки смеха.
— Можешь разворачиваться и идти назад, — отсмеявшись, маг сощурился, лениво перекатывая с пальцах рассыпанные по столу цветные каменья. — Первоцвет ты не получишь.
Господин, — отказ ударил по лицу хлесткой оплеухой. Надежды ее разом рухнули, как и стена наигранной уверенности, что Марта так упрямо возводила с тех пор, как шагнула на лесную тропу. Неужели все это зря? Неужели мама ее погибнет. Думать об этом нестерпимо, так больно, что глаза режет непрошенными слезами и Марта моргает часто, яростно, пытаясь не дать им пролиться через густую изгородь светлых ресниц. — Моя мать при смерти. Первоцвет нужен для лекарства. Я умоляю вас… У меня нет денег, но я готова дать любую плату за первоцвет. — На самом деле платить ей было нечем. Она могла бы убираться в замке или готовить, чинить одежду — да хоть в рабство на десяток лет, лишь бы спасти мать. Только хозяину местному ее услуги, явно, ни к чему. Если уж ковер сам собой чистится… — Господин, сжальтесь. У вас ведь тоже когда-то была мать…
Он поднялся так резко, что кресло опрокинулось, поддетое невидомой силой, морозящей, пугающей в своей мощи. Вот она та магия, которой так боялись сельчане. Марта попятилась под взглядом разъяренного зверя. Перекат мыщц на скулах рябью тронул грубую линию лица, превратив его в маску гнева.
— Убирайся, — маг махнул рукой — ей показалось, что ударит наотмашь, но повинуясь этому жесту, дверь за спиной Марты распахнулась и непреодолимая сила потянула ее в открывшийся проем. Марта вскрикнула.