Ей казалось, что жестокая эта сила сейчас приложит головой о колонну, ту самую, что держала тяжёлый балкон второго этажа, подмеченный в полумраке гостиной ещё по пути к кабинету. Вместо удара уверенные, сильные руки дворецкого (если, конечно, он таковым являлся) вдруг ловко сжали плечи, поддерживая. Давящая тяжесть тут же исчезла, растаяла в воздухе так же внезапно, как за секунду до этого сгустилась по взмаху руки. Марта поняла, что дрожит лишь когда дворецкий высвободил ее плечи. В седом его взгляде, сверкавшем поблекшей серостью радужки, читалось полынное разочарование, будто он ждал от нее чего-то, ждал напряженно, оставаясь за дверью кабинета, и надежды не оправдались.
— Ты ещё здесь? — хозяин появился неожиданно. Марте даже показалось, что старик за ее спиной тоже вздрогнул и потупился. Злой взгляд мага все также горел золотыми всполохами недавнего гнева, но Марта распрямила плечи, подумав невпопад, что маг не убил ее, даже не ударил. Сила его мощной волной выкинула гостью из кабинета, но не причинила вреда — только напугала. Может, конечно, все закончилось бы иначе, не подхвати ее старик, но ведь маг позволил ему? Или это немощный слуга, незаметно для Марты развеял чужую магию? Может ли статься, что он не слуга вовсе, а, например, отец нынешнего хозяина?
— Не зли меня, девочка, — глаза мага сузились, а Марта подумала, что он слишком молодо выглядит, чтобы звать ее "девочкой", будто между ними пропасть лет в 20 не меньше.
Маг изучал ее, придирчиво, медленно разглядывая лицо. Его взгляд, холодный, вопреки гневным искрам золота, жёг радужку, так словно кислоту в глаза залили. Хотелось зажмуриться и закрыть лицо руками, а Марта стояла и даже не отвела взора, гордая собой, хоть и бесконечно напряженная. Маг мог убить ее, пожалуй, одним взмахом руки, стоило послушаться предупреждения, воспользоваться полученным шансом и уйти. Нужно, разумно, но…дома ее ждала больная мать.
— Значит тебе нужен первоцвет, — лениво, даже насмешливо протянул мужчина. — Так сильно нужен, что ты готова платить за него любую цену? — Марта отчётливо слышала неприкрытую ловушку в междустрочье фраз, но все равно кивнула, стараясь, чтобы кивок не оказался смазан тенью сомнения или страха.
— Собой, например? — изогнув бровь, он продолжал сверлить ее взглядом, будто дело уже решенное и можно раздевать ее прямо здесь, вот так, при свидетелях. Марта вздрогнула: она понимала, что это самая очевидная цена. Что ещё с нее взять? Будучи хозяином такого дома, маг точно не нуждался в деньгах, слуги ему тоже без надобности, а вот любовница… едва ли желающие выстраиваются в очередь. Часто ли захаживают сюда девушки? Все те, кого Марта знала лично, упали бы в обморок только от мысли, что окажутся один на один со спятившим хозяином леса. О том, чтобы делить с ним постель речи даже не шло. Она и сама разделяла их мнение, но выбора, похоже, не было. Если на одной чаше весов жизнь матери, а на другой ее, Марты, честь, то очевидно, какой вариант предпочтительнее. Жениха у нее не было, да она и не думала, что когда-либо выйдет замуж. Красавицей, особенно по местным меркам, не значилась. Белесые волосы не считались в здешних местах привлекательными, а худоба причислялись к верным спутникам болезней. На нее и не смотрел-то никто, кроме сына старосты, но тут сама Марта бы предпочла позор в руках мага, чем законный брак и жизнь в доме Магнуса. Похоже, она только что сделала выбор. Вздохнув, Марта кивнула. Маг усмехнулся, но продолжал стоять напротив, сложив на груди руки. Будто ждал чего-то. Чего?
— Так и будешь стоять? Начинай, — с явной издёвкой предложил он. Колкость тона обожгла щеки и Марта ощутила, что краснеет. От стыда и гнева одновременно. Она ненавидела тех, кто вот так пользуется своей властью, чужой нуждой и спекулирует на несчастьях других людей. Ненавидела и его, вставая на сторону всех тех, кто проклинал владельца замка самыми страшными из заклятий. Если бы в селянах была хоть капля магии, то жесткое это лицо уже гнило бы заживо, смердя струпьями язв.
Что ей было делать? Уйти? Вернуться домой (это ещё если повезёт добраться живой, говорят же, что из леса нет обратной дороги), сидеть и смотреть на агонию самого дорогого человека, понимая, что могла спасти и пожалела себя? Мать всегда отдавалась семье, жертвовала комфортом и сном ради мужа и дочери. Заслужила ли она такой расплаты? Марта сморгнула набежавшие слезы и неуверенно шагнула к магу.
Новый приступ холодного, едкого смеха ударил ей прямо в грудь, физически сдавив болью где-то под ребрами. Он не собирался ничего ей отдавать! Просто развлекался! Скучно, наверное, вот так коротать дни диким зверем в глухом лесу, а тут- редкое везенье: дурочка пришла с прошением. В самом ведь деле дурочка…
— Что вот так просто? — отсмеявшись уточнил маг. — Не зря говорят, что селянки глупы, как курицы. А если после расплаты я решу не платить по счетам? Только дурочка поверит на слово магу. Тем более сумасшедшему, — он прекрасно знал, что о нем говорят, хоть эти ограниченные людишки, чьи заботы вертятся вокруг скота да посева, совершенно не волновали. Что понимали они в этой жизни, кроме календаря посадок, рассчитанного заезжим ведуном за три золотых монеты, собранные податью со всех домов в округе. Маг поморщился, схватил тонкую руку глупой этой девчонки и Марта ощутила, как проваливается в черноту.
— Какая дурость эта твоя жертвенность, — по лицу мага скользнула тень, будто говорил он о чем-то, что сам хорошо знал. Пальцы все ещё крепко держали ее запястье. Воронка портала выплюнула их в саду. По крайней мере, выглядело все как сад. Заброшенный, зачахший, будто оставленный без присмотра дворовый пёс. Марта подняла голову — над ними поблескивало стекло тепличной крыши, покрытое пылью и кое-где даже плесенью.
— Ты вылечишь мать, — маг вдруг сделал паузу и поправился, — ДОПУСТИМ вылечишь. Тебя станут звать шлюхой, подстилкой спятившего мага. Двери дома и окна покроются коровьим дерьмом, непременно обновляемым, как только прежнее подсохнет: шлюшка мага должна отвратно вонять. Так чтоб за версту знали, в чем ее грех. На тебя и на мать твою станут смотреть со смесью злобы и отвращения. Хорошо, если не кидать комьями грязи. Друзья отвернутся, в помощи откажут. И однажды ты услышишь, как ночью спасённая тобой будет рыдать, причитая, что не сдохла, когда призывали боги, — голос его стал жёстким и почему-то тихим. Хотел ли маг напугать её ещё сильнее? Зачем говорил все это, разве есть в том ему выгода? Забрал бы, что дают и дело с концом!
Марта и сама все это понимала, каждое слово было правдой. И вывод, сделанный магом, казался таким очевидным, таким реальным, что Марта почти физически ощутила вонь навоза. Перед глазами поплыли лица селян, люто ненавидивших и боявшихся хозяина леса. Никто из них не простил бы ей связи с ним.
Магнус и тот бы побрезговал!
Марта почувствовала, как разжались пальцы на ее руке. След от прикосновения лизнуло прохладой.
— На твое счастье ты не в моем вкусе. Не люблю дурочек, — он зашагал куда-то, не приглашая за собой, но Марта послушно пошла следом, понимая, что они сюда зачем-то да пришли.
— Ты не получишь первоцвета, — они остановились у покрытых черной паутиной кустов. Впрочем, кустами эти голые скелеты не назвал бы даже художник с великим воображением. — Он погиб. Как все здесь. Его разъело чернью. — Маг говорил спокойно, но Марте показалось, будто он сожалеет. Не о ней, конечно, о своей какой-то потере. Помнил ли он это место другим? Живым и светлым, наполненным запахами цветов и жужжанием опылявших их пчел?
— Здесь все в запустении…, заметила она с укоризной и сама испугалась, что прозвучало обвинением.
— Я похож на садовника? — к удивлению, маг не разозлился, только горькая усмешка сломала линию его сухих губ.
Марта протянула руку к веткам, туда, где черная вязь паутинного кружева оплетала серо-коричневые ветви. Ей отчего-то так нестерпимо жалко было эти растения. И лес, разъеденный тьмой, как выразился хозяин. Паутина напоминала метку смерти. Ту самую, что в видении Марты растекалась голодной кляксой по груди красивой женщины в лавандовом платье. И ее Марте тоже было бесконечно жаль. Девушка протянула руку, коснулась обломанного побега, что держался у основного ствола только лишь на волоске коры. Как жизнь ее матери. Тонкая ниточка, которую так легко разорвать…