Его голос как-то незаметно вырос из общего пения, окреп и вдруг стал таким сильным, что хор затих, словно поражаясь силе чувств, охвативших душу солиста, который пел о том, как горячо он любит душу-девицу. Теперь уже певцы хора раскачивались, сочувственно улыбались, глазами и руками указывали зрителям на солиста, давая понять, что уж очень он влюблён и страдает, но ведь дело-то молодое и всё непременно закончится хорошо. Зрители тоже понимали, что за солиста можно не волноваться, и были уверены, что на его горячее чувство душа-девица непременно ответит взаимностью.
После «Калинки-малинки» было исполнено ещё несколько песен и танцев, во время которых Демидин всё чаще заглядывал в программку.
Осталось несколько минут до исполнения Гимна. Константин Сергеевич тронул Вову Понятых за плечо и поднялся. Шёпотом извиняясь, они пробрались мимо школьников и учительницы и направились к оркестровой яме. Учительница возмущённо смотрела им вслед, не понимая, каким же негодяем нужно быть, чтобы уйти перед самым исполнением Государственного Гимна. Школьники наблюдали за Демидиным и Понятых с интересом. Что-то в этой паре внушало им любопытство.
Демидин держал наготове удостоверение сотрудника Комитета государственной безопасности и шёл впереди пригнувшись. Вова следовал за ним не отставая.
Часть музыкантов находилась на сцене с аккордеонами, но оставшееся большинство со скрипками, трубами, тарелками и другими инструментами расположилось в оркестровой яме.
Появление Демидина и Понятых вызвало оживление в оркестре. Старенький, похожий на пушистого гнома дирижёр обернулся и посмотрел на Демидина удивлёнными добрыми глазами. Демидин ободряюще улыбнулся и шёпотом произнёс: «Продолжайте, товарищи», одновременно показывая своё удостоверение, после чего дирижёр тихо и печально вскрикнул, а музыканты принялись делать вид, что не обращают на пришедших ни малейшего внимания.
Несколько стульев были свободны, и Демидин указал Понятых на один из них. Вова неловко сел лицом к зрителям, а бледный Демидин встал позади него. Справа сидел бородач с тромбоном, а слева – высокая женщина, на голубых коленях которой мёрзла крошечная скрипка.
Спели ещё какую-то песню, и наконец объявили Гимн. При исполнении Гимна было принято вставать. Вовка услышал, как поднимаются люди в партере, и одновременно почувствовал на затылке холодные руки Демидина, заставляющие его сидеть.
Константина Сергеевича знобило. Всё теперь зависело от его собранности. Он ощущал на себе чьи-то взгляды – музыканты посматривали на него и Понятых, но ему казалось, что-то ещё изучает его спину с таким неприятным вниманием, как будто шарит холодными щупальцами между его лопатками. Он заставил себя сосредоточиться. Слишком многое теперь зависело от этих коротких минут.
Провал Константина Сергеевича Демидина
Загремело знаменитое вступление Гимна. Впечатление было усилено тем, что Демидин и Понятых находились посреди оркестра. Вокруг них забурлили и заблистали торжественные звуки. Фанфарная волна усиливалась и крепла, и на её гребне взметнулся могучий хор.
Вот уже несколько недель Демидин бредил этим моментом. Он стоял, ожидая прилива энергии, чувствуя, как слова Гимна наполняются живым дыханием десятков людей. Шла такая мощь, что его почти сбивало с ног, но его удивило, что патриотических чувств было немного, и исполнители продолжали думать о своём.
Это сокрушительное «БАМ» исходило от тарелок и барабана справа. Демидин выругался про себя. Неужели они вообще не понимают, о чём поют? Он изо всех сил пытался уцепиться за темы державы, государства, Родины, которые путались в потоке совершенно посторонних мыслей.
Покупки, интриги, иностранные командировки… Какой-то Петренко не поехал в Италию, и правильно, что не поехал. Фамилия нового баритона – Щепкин, а рожа у этого Щепкина красная, как полковое знамя. В последнее время в хор набирают исключительно мордастых… У дирижёрской жены одних норковых шуб четыре штуки. Придётся краснеть на родительском собрании потому, что подлец Колька разбил окно. Бред! Бред! Как Понятых может это выдерживать?
У Вовы Понятых сильно кружилась голова. «БАМ-БАМ-БАМ» были похожи на удары стенобитных орудий и выбивали из него чувство реальности, и он терял опору и качался, как язык в гудящем колоколе. Он пытался очистить сознание и проводить через себя энергию хора, но в этом оглушительном пространстве он был слишком мал и его слабые попытки не имели значения.