Ближе всех к нему сидел его ученик, хмурый бородатый мужчина с бритым, напоминающим колено черепом, за ним – бледная девушка в чёрном платье с крашенными густым кровавым мазком губами, за ней похожий на усталого садиста человек в жёлтых очках, и дальше всех – длинноволосый полуюноша с женственной фигурой и вдохновенно-пророческим взглядом.
Трагическая девушка всегда одевалась в чёрное по случаю неминуемого конца мира. Она была актрисой, то есть снималась в коротких любительских фильмах, в которых изображала крайне бледную, но симпатичную будущую гибель человечества или кровавую, но соблазнительную грядущую Революцию.
Несмотря на влияние Воянинова, она оставалась хорошей девушкой: сентиментальной, начитанной – и до сих пор спала в обнимку с большим плюшевым зайцем. Когда-то Воянинов поразил её тем, что смотрел на неё с минуту нагло и не мигая. От этого взгляда ей было тошно, страшно и стыдно.
– На тебе печать Диониса, – сообщил ей Воянинов. – Рычи, беснуйся и стань бесстыдной богиней.
Несмотря на преклонение перед ним, она так и не научилась по-настоящему рычать и бесноваться, и прошло немало времени, прежде чем она смогла перебороть в себе стыд.
Длинноволосый молодой человек, который и познакомил её с Вояниновым, был изгнан из института за отвращение к любому систематическому образованию. Он позиционировал себя одновременно как философа, фашиста, старообрядца, сатаниста и коммуниста. Проклятием его жизни являлся его чрезмерно округлый и женственный зад, надолго предопределивший подчёркнуто бунтарское направление философии своего хозяина.
Старшему лейтенанту Конькову на воянинском семинаре было зябко, как будто рядом находился гроб. В подвале пахло сырым цементом. «Хоть бы они какое-нибудь растение здесь поставили», – думал он.
Он начал рассматривать присутствующих и заметил сначала знаменитого режиссёра, потом известного артиста, потом знакомого профессора консерватории, пришедшего с молодой женой.
Семинар начал мужчина с бритым черепом.
– Воянинов – величайший из ныне живущих писателей, – сказал он, с неодобрением поглядывая на присутствующих. – Говорить о нём – то же, что говорить о Достоевском или о Шекспире. Вообразите, что перед вами сидит Достоевский или, допустим Гомер. Вот так же просто рядом с нами сидит грандиозный Воянинов. Сейчас он прочтёт нам несколько своих рассказов.
Прежде чем начать чтение, Воянинов с минуту смотрел вверх и беззвучно шевелил губами. Казалось, он беседует с ему одному видимой ползущей по потолку мухой.
Его творческий метод состоял в том, чтобы соединять что-нибудь живое и красивое: цветок, ребёнка, девушку – с чем-нибудь отвратительным или мёртвым и писать об этом как об обычном деле.
Стоит, допустим, кухонный стол. На столе стакан чая, тарелка с варёными яйцами и газета. За столом сидит человек, пьёт чай, ест яйцо и читает газету. Чего, казалось бы, проще, но у Воянинова вскоре оказывается, что у человека отсутствует половина головы и его мозг кишит, например, маленькими носорогами. Яйцо оказывается глазным яблоком соседа по лестничной клетке, а газетная статья, которую читает человек, описывает детский утренник, на котором дети душат Деда Мороза. Благодаря такому методу у Воянинова сами собой сочинились многочисленные произведения, в которых желающие отыскивали невероятные художественные глубины.
Первый рассказ, прочитанный Вояниновым, был о трупе учителя музыки, играющем на скрипке.
Героями второго были молодожёны, откусившие друг у друга носы.
Затем Воянинов представил начало нового романа, нечто совершенно гениальное о поедании окровавленных бинтов хирургом-кардиологом.
Зрители смиренно внимали живому классику. Кто-то кашлянул, кто-то еле слышно вздохнул, но один негодник, забывшись, зашелестел конфетной бумажкой. Трагическая девушка одарила негодяя, жрущего сладости посреди агонизирующей Вселенной, таким взглядом, что бедняга чуть не подавился.
Когда Воянинов покончил с литературой, публике разрешили задать ему вопросы.
– Над чем вы сейчас работаете? – почтительно спросили его из зала.
– В последнее время меня интригует психология ужаса, – зашлёпал мокрыми губами Воянинов. – Страх и стыд заставляют людей тесниться на небольшом островке, который обыватели считают реальностью. Но мы, посвящённые, – аргонавты, странствующие по океанам Ужаса. Страх только раздувает паруса наших кораблей. Мы радуемся и своей и чужой боли, и трупы приветливо улыбаются нам.