Они переглянулись и спросили:
- Сколько?
В голове взметнулись немыслимые суммы, и не успев толком подумать, я выпалила:
-Миллион!
У обоих парней загорелись глаза.
- Мильон чего?! - Спросил худой.
- Рублей! Мы же в России, - пояснила я для тупых.
- Два, - решил поторговаться худой.
Хорошо, вздохнула я. Будет вам два.
- Телефон родителей давай.
А вот номер телефона наизусть я не знала, я с предками, в основном, по скайпу созванивалась, и то по выходным. Так как они сейчас жили в Америке, то разница во времени была восемь часов.
- Они сейчас в Нью-Йорке. И их телефон записан в моем мобильнике, а мобильник остался дома.
Мужчины настороженно переглянулись.
"Думай!" - кричала я себе, и, как назло, ни одной дельной мысли не лезло в голову.
-Я съезжу, - вдруг сказал худощавый. - Где лежит твой телефон?
От страха я даже забыла, куда я могла его засунуть, и растерянно смотрела на парней.
- Или ты передумала? - с угрозой добавил худой.
- Нет..., конечно, нет, - я ненавидела себя за слабость, сквозившую в голосе, и за страх, от которого нещадно потели ладони. Может, внешне я и бравировала, но внутри меня проснулась маленькая испуганная девочка, которая сжималась от страха и вопила от ужаса каждый раз, когда мои похитители начинали на меня давить.
Я отчаянно пыталась вспомнить, где видела, этот чертов телефон в последний раз. Но это воспоминание ускользало от меня.
- Не видишь что ли, она нам мозги парит и тянет время. Наверное, надеется на своего любовника, - сказал бугай.
- Это она зря. Он уже давно отошел к прадедушке, - самодовольно хохотнул худощавый.
Его слава резанули меня не хуже ножа. Неужели...? Нет, я не верю. Я бы почувствовала, что Тэля уже нет в живых. Бог мой, о чем я думаю? Не самый лучший момент плакать об отвергнувшем меня. Сейчас важно вспомнить, где лежит проклятый телефон.
События дня путались в сознании. Ах, да, он остался в сумке! После посещения боулинга я его оттуда не доставала.
- Я вспомнила! Он остался в сумке! В черной сумке! - Воскликнула я.
Худощавый плотоядно улыбнулся, отчего волосы у меня на затылке поднялись дыбом.
Оба парня вышли из комнаты, и я услышала их перешептывания, затем короткий спор, после которого, судя по звуку, хлопнула входная дверь.
Затем бугай один вошел в комнату.
Сообразив, что мы одни, и это единственный, хоть и призрачный шанс выбраться из комнаты живой и невредимой, я жалобно спросила:
- Эй, тебя как зовут?
- А что? - насторожился парень.
- Так это секрет? - Продолжала допытываться я.
- Да нет, моя кликуха Лысый.
- Слушай, Лысый, я в туалет хочу, не могу больше терпеть.
- Мне не велено тебя развязывать.
- А лужу подо мной велено убирать?
Наверное, этот тип представил картину, на которой он в позе рака подбирает тряпкой воображаемые лужи, так как лицо исказила брезгливая гримаса. Ни слова не говоря, он подошел ко мне и начал возиться с веревкой, опутывавшей мои ноги.
После нескольких минут ворчания и проклятий, веревка, наконец, поддалась. Освободив лодыжки из плена, Лысый рывком поставил меня на ноги, которые тут же подогнулись, и я со стоном повалилась обратно. Адская боль пронзила нижние конечности и, чтобы не плакать, я уткнулась лицом в грязный плед, которым была накрыта кровать, ведь от ломоты в ногах на глаза наворачивались слезы. Сцепив зубы, я все же не смогла удержать боль в себе, она рвалась из меня тихими приглушенными всхлипами.
-Ну, чего разлеглась? - Спросил нетерпеливо бугай, поставив опять меня на ноги.
Тысячи иголок впились в мои ступни, а в глазах потемнело от резкого подъема.
- Ноги затекли, - простонала я в ответ.
- А, ну ты это... потопчись, чтоб кровь разошлась.
Только через несколько минут он почти волоком вытащил меня из комнаты. Я растерянно огляделась. То помещение, в котором я оказалась, больше напоминало сарай. Драная мебель, шмотье и прочие истрепанные временем вещи громоздились горами. На грязном немытом полу валялись окурки, фантики, какие-то мятые бумажки, огрызки. Доисторические обои местами были оборванны, и кое-где лохмотьями свисали со стен, обнажая серую штукатурку. Два маленьких оконца были зашторены непонятными рваными тряпками. А запах! Кислый, неприятный, вызывающий отвращение.
- Чего оглядываешься? Не нравится, да? - послышался из-за спины издевательский голос Лысого.
- С чего ты это взял? - Я решила не злить его.
- А типа я не вижу, что рожу скуксила...
Откуда он может видеть, что мне нравится или не нравится, если идет вслед за мной? Но я благоразумно промолчала.
Лысый вывел меня на двор. Тишина и темнота, хоть глаз выколи, и только свет из открытой двери немного освещал еле заметную в грязи тропинку.
- Мы за городом? - поинтересовалась я.
-Ты ссать хотела, так вот иди и делай свое дело.
Я не поняла, где делать-то? Что, прямо здесь? Этот вопрос невольно вырвался из меня.
- А ты думала, я тебе унитаз принесу и шторочками завешу? - заржал он над своей тупой шуткой.
- Ну, хоть руки развяжи, я же зубами стянуть джинсы не смогу.
- Так я тебе помогу, - невозмутимо ответила эта горилла и двинулась ко мне.
Только представив как его ручищи касаются моего тела меня затошнило и последние остатки разума вдруг покинули голову. Я рванула в сторону темноты, от ужаса не соображая, что делаю. Под ногами с противным чавканьем разъезжалась в стороны грязь. И я в любую минуту могла поскользнуться и упасть. Но, не обращая на это внимания, я неслась сломя голову, не видя и не соображая, куда бегу, производя столько же шума, сколько производит медведь, ломящийся сквозь чащу. Сзади несся мой провожатый, громко топая и активно ломая ветки. Но у меня было преимущество, - в отличие от него, я спасала свою жизнь и потому умудрилась даже оторваться от преследователя на несколько метров. Расстояние между нами увеличивалось, и вместе с ним удалялось тяжелое дыхание моего похитителя.
Тропинка резко свернула в сторону, и я побежала дальше по пожухшей траве. Надо быстрее! Быстрее! Еще быстрее! Сердце колотилось в ушах бок колол но не обращая на все это внимания я неслась дальше сломя голову.
И тут нога подвернулась, и я, сделав кувырок через голову, оказалась на спине. А через мгновение пришел удар в бедро, а за ним боль. Я заорала.
- Побегать решила, сука? - Бешеный голос Лысого окатил меня злостью.
Потом еще удар, и еще. Удары сыпались на меня как из рога изобилия. Я пыталась увернуться от пинающих меня ног, но удары продолжались, и я не знала, с какой стороны в очередной раз придет боль.
- Ори, сколько влезет, - и снова пинок под бок, - все равно тебя никто не услышит, - и еще один удар по голове.
Я уже не кричала, а только сжалась в комок, насколько позволили мне связанные за спиной руки. Мое тело стало сплошной мукой, и эта пытка была бесконечной. Я уже не слышала, что он выкрикивал, - меня поглотила боль. Она была эхом, отдаваясь в теле после каждого последующего тумака по ногам, по ребрам, по голове, по лицу... Боль стала моим вторым я.
Не знаю, сколько это длилось, но вдруг удары резко прекратились. Но мне не дали передышки. Схватив за волосы, мужик потащил меня в дом.
Мерзкая стылая жижа, в которую превратилась земля после дождей, забивалась в рот и не давала дышать. Сквозь боль, сводящую с ума, я попыталась сплюнуть, но привкус земли и крови от прокушенной губы остался на языке. Наконец, пытка закончилась, и меня водрузили обратно на кровать как мешок с картошкой.
- Поиграть, сука, вздумала? Ну, так давай поиграем. - Его слова доносились до меня сквозь боль и слезы. Амбал резко перевернул меня на спину. Я думала, что больнее быть уже не может. Оказывается, может. От рывка внутри все взорвалось, а из глаз опять потекли слезы. Я закашлялась, и кашель сильной болью отдался в груди.