— Потому что вблизи нас ждут, — Финист бросил горсть земли в опустошенный котелок и стал натирать шишкой. Каждое движение было точным и аккуратным — позавидуешь. — Форты укреплены, боевые машины выставлены, засадные полки наготове. А здесь сердце отхапанных Алогорьем земель, и попрется через всю карту тайными партизанскими тропами к их цитадели только законченный псих. Вот такой, как я.
У костра засмеялись.
— Я бы тоже поперлась, — вздохнула я негромко.
Ветровей сполоснул котелок и вернулся с ручья:
— Первая пятерка сторожит, остальным спать. Вторая заступает в стражу с полуночи. Рыцари тени — ко мне.
— Да, командир… — негромко отозвался кто-то.
Я улеглась у гаснущего костра, завернувшись в плащ, но сон не шел. Надо мной поворачивались в небе придуманные кем-то невероятно огромные звезды. Пахло травой и горечью горящих углей. В стороне пофыркивали кони, под боком похрапывал Манул. И я жалела, что редко вот так ночую под звездами наяву. Вылезу из игры — исправлюсь.
В полночь Манул разбудил меня, решительно тряхнув за плечо, а второй рукой прикрывая мне рот, чтобы не заорала. Костер практически догорел, угли подернулись пеплом. Я плеснула себе в лицо ледяной воды из котелка и, дрожа от холода, полезла в подкольчужник и кирасу. Кто-то еще ворочался, ходил в темноте, негромко позвякивал доспехом или оружием. Манул в кошачьей форме потек к воротам лагеря. Я, спотыкаясь, жутко завидуя кошачьему зрению друга, двинулась следом. Ночью ямки и рытвины жили своей, особенной жизнью, размножаясь и тычась в ноги, как выпрашивающий кормежки кот. Я только чудом не свернула шею. Мало темноты — от земли поднимался густой молочный туман, затягивая все вокруг, мелкими капельками усеивая броню и одежду. А ведь вроде разойтись уже должен был. Подозревая за создателями игры очередную гадость, я влезла на тележку с наполненными песком мешками и попыталась выглянуть через тын. Хотя что увидишь в подобной мути?
Я слезла и уселась на ту же тележку, прислонившись к мешкам спиной, душераздирающе зевнула и прислушалась. Мне все казалось, что кто-то бродит вокруг лагеря, хрустит ветками, тяжело дышит и даже как будто постанывает. Звуки то приближались, то отдалялись. В тумане всегда трудно определить, откуда они исходят.
Но на лагерь никто не нападал. Манул успел несколько раз сторожко обойти его по периметру, ничего не вынюхал и, вернув себе человеческую форму, принес котелок с испекшейся в углях картошкой. Руководствуясь девизом: «Если не спать, так есть», — мы принялись сдирать с картофелин обугленную кожуру. Перемазав в золе лицо и руки, добрались до вожделенной мякоти, и я уже собиралась отправить котика за солью, как у ворот снова громко треснула ветка. И голос, показавшийся отдаленно знакомым, проныл:
— Впустите меня-а…
Мы уронили картофелины и вскочили, берясь за оружие.
— Пароль! — ляпнул Манул.
— Впустите, а то хуже будет!
Если это пароль, то отзыв какой? «Счас как дам больно»?
С тележки я аккуратно, чтобы не огрести стрелой в лоб, выглянула через частокол. Эх, вот жалко, что у меня до сих пор лука нет! Мало ли кто там шляется…
Мы с котиком наугад переглянулись, раздумывая, будить ли остальных. Конечно, та, снаружи, ругалась и ныла, но брать штурмом наш лагерь не пробовала. Может, ждет, что мы ей откроем, как дураки? И тогда ворвется целое стадо?
— Мне страшно! — воззвала к нашей жалости незнакомка. — Тут волки! Я боюсь!
Манул презрительно фыркнул. А я вдруг вспомнила, с кем имею дело. Надья! Та самая красавица в желтом платье, что поплелась за нами до обломков летучего корабля!
— Сами тут жрете! — продолжала обличать нас она. — А я тут голодная сижу! Ну хоть картошечки киньте!
И Манул кинул. Раздался шлепок и яростный вопль. Нет, вот как все же полезно видеть в темноте! А к нам уже бежало подкрепление.
— Что такое? — Финист, подняв факел, переводил взгляд с лесовея на меня.
— Да синеградская она, — поморщилась я. — Старая знакомая, Надья. Не представляю, как она тут оказалась.
— Я ей картофелиной попал в переносицу, — Манул развел руками.
Через щель приоткрытых ворот наружу ушло трое воинов. Какое-то время все было тихо, потом донесся вопль и шум борьбы. Прежде, чем подоспела помощь, воители вернулись. Один хромал, второй прижимал к исцарапанной щеке ладонь.
— Что такое? — повторил Финист, сердито взмахивая крыльями. Интересно, они у себя летают? Хотела бы я посмотреть.
— Да она, зараза… Я им твержу: враг, враг! А они мне: «Дерево!» — худой парень-человек в клепанной броне кинул презрительный взгляд на спутников. — Я в темноте ногу ушиб. Смотрю — пенек у дорожки. Только присесть — а это Надья! На корточках, корова! Я от неожиданности упал, а она Омегада разодрала — и бежать!
— Быстро бегает, — добавил оцарапанный басом.
Больше этой ночью ничего особенного не случилось. Раны Омегада и его спутника Манул залечил, всяко, физические. В час быка нас сменили, и мы пошли досыпать. А на рассвете уже сворачивались перед маршем. Лагерь неуловимо изменился с вечера. По крайней мере, в нем объявилось четверо неписей. Один развернул лавку с доспехами и оружием, второй кормил верховых животных, а третий сразу направился ко мне с круглым кожаным чемоданцем подмышкой. Чемоданец здорово клонил бота на сторону.
Выглядел парень помятым и запыленным, точно скакал всю дорогу. Щека была исцарапана, гербовая накидка изрядно помялась. Два скрещенных серебряных рожка на синем поле — почтальон.
— Боудикка из Дома Самайн?
Ух ты, как официально…
— Слушаю.
Парень повертел головой и разложил чемоданец на пенечке. Словно из рога изобилия, потянул черненую кирасу, украшенную шпинелью… Поножи, сапоги, перчатки и шлем. Все качественное, одинаковое, серьезное. А главное, совершенно не было понятно, как в узкий круглый чемодан все это поместилось. Последним парень вытряхнул изящный конвертик с алой печатью, воняющий духами. Сурово поклонился и исчез. Я задумчиво повертела конвертик между большим и средним пальцами. Манул, наблюдающий действо с круглыми глазами, громко чихнул.