– Варька, отвяжись, добром прошу, – проворчал Илья. – Что я тебе – щенок сопливый? Как дам вот сейчас!..
– Скажите, напугал! – усмехнулась Варька. Тихо вздохнула. – То-то и оно, что не щенок. Мог бы уж и угомониться. Дети взрослые.
Илья буркнул что-то невразумительное, отвернулся. Варька без улыбки смотрела на него. Помолчав, спросила:
– А кто этот Пашенной, что ты так вскидываешься?
– Купец первой гильдии, золотопромышленник. Почти весь город ему должен.
– Ну так что ж ты?..
– А что думаешь – он жениться собирается? Жена у него есть да детей трое уже. А Дашку – так, для забавы хочет. Я уж сто раз ему по-доброму говорил: отстаньте, мол, от девки, ваше степенство, на что она вам, слепая-то… А он рогом уперся: желаю Дашку, и все! Просто проходу нет от него! Каждую ночь в кабаке сидит, глаз с нее не сводит. Наши уже поговаривают: прячь девку, морэ,[10] украдет… Он может, у него такие молодцы в приказных – чертям страшно.
– Надо уезжать, – решительно сказала Варька. – Всем уезжать, всей семье.
– Да… А куда? – кисло поинтересовался Илья. – В табор снова? Ни за что не поеду.
– Зачем в табор? Езжай в Москву.
– Ага… Яков Васильич там меня ждет не дождется. А Настьку он вообще проклясть обещал – забыла?
– Обещать обещал, да не проклял же. И портрет ее, тот самый, что студент Немиров рисовал, как висел в зале, так и висит. Яков Васильич снимать не позволяет. Время прошло, Илья. Забылось все давно. Да и Настьку бы ты пожалел. Скучает она.
– Это она тебе сказала? – удивленно поднял голову Илья.
– Нет. Но я же не слепая. Ты посмотри, подумай. Я тебе указывать не могу, но, по-моему, так всем лучше будет. Я, когда осенью в Москве была, с Марьей Васильевной говорила. Она сказала, что можно вам приехать. Ничего не будет. К старости люди сердцем отходят, а у Якова Васильича других кровных внуков, кроме твоей оравы, нету. Посмотри, подумай, морэ. И извини, я спать пойду. Третий час уже, устала как собака. Завтра поговорим.
Варька ушла. Илья некоторое время еще сидел за столом, глядя на то, как сочится каплями свечной огарок. Затем встал и дунул на огонек.
За занавеской – темно, тихо. Настя, казалось, спала, но стоило Илье скрипнуть половицей, как послышался шепот:
– Илья, ты?
– А ты кого ждешь? – буркнул он. – Подвинься. Думал – спишь давно.
– Я и сплю. – Она помолчала. – Илья, послушай… Весна на носу!..
– И что?
– Мы же все равно уедем, верно?
– Ну, уедем…
– Дашку же надо поскорей от Пашенного убирать, правда же?
– Угу.
– Может быть… в Москву, к нашим? А?
Илья молчал, думая о том, что Варька, как всегда, оказалась права. Да-а… Хорош, нечего сказать. Старый дурак. Думал, что Настька про родню давно и думать забыла.
– Ну и что нам там делать? – все-таки заспорил он. – Мне заново торговлю открывать? Там своих кофарей полно, на Конной втиснуться некуда. А ты куда в Москве денешься?
– А здесь куда?
Он не нашелся что ответить. Помолчав, неохотно сказал:
– Весной поглядим. Если только Пашенной до того времени не удумает ничего. Может, в табор Дашку отправить пока? От греха-то подальше…
Внезапно с подушки рядом донеслись странные сдавленные звуки. Испугавшись – ревет! – Илья тронул Настю за руку.
– Чего ты? О, бог ты мой, дура… Я думал – плачешь, а ты хохочешь! Чего заливаешься-то, глупая, чего?!
– Илья… – Давясь от смеха, Настя уткнулась в его плечо. – А что, здорово сегодня Дашка Пашенного хватила?
– Тьфу, безголовая… Тут не смеяться, тут плакать надо, – пробурчал Илья, чувствуя, что и его против воли тоже разбирает смех. – Это все твоя наука.
– Ничего подобного! – Настя перестала смеяться. – Знаешь… Если бы ей этот Пашенной по сердцу пришелся, я бы отпустила.
С минуту Илья ошарашенно молчал. А затем взвился:
– Одурела?! Что она, потаскуха?! Мою дочь к гаджо в подстилки… Белены ты объелась, или пьяная?!
– А ты не кричи. Ты подумай, как она жить будет. Замуж ее из цыган никто не возьмет. Кому нужна слепая? Просидит в вековушах, а ведь хороша, таланна… Может, если бы влюбилась в этого купца, так хоть год-другой с ним в счастье прожила. Все не пустоцвет…
Илья озадаченно молчал.
– Нет, он ей не нравится, – наконец нехотя сказал он. – Сама от него бегает. Нужно ее увозить поскорей. А замуж… Ей всего-то шестнадцать. Посмотрим.
– Как скажешь, – согласилась Настя, придвигаясь к мужу и кладя голову ему на плечо.
Илья обнял ее, привлек к себе. Дождался, пока заснет, и лишь тогда, поднявшись, вышел в темную горницу, снова сел за стол. Сна не было ни в одном глазу. За окном носилась метель, окна дрожали, в печной трубе завывал ветер, и, казалось, никогда не наступит эта проклятая весна.