Гора, которая несколько эпох возвышалась посреди долины, исчезла.
Её горделивые пики, пронзавшие высокие облака, превратились в груду камней, разбросанных по окрестностям.
Её величественные храмы, в которых последователи Лунного Света в мире и покое постигали путь развития и самих себя, превратились в историю, облеченную стать былью и зарасти ворохом легенд и преданий.
Посреди руин, в кратере, величиной с городскую площадь, в коричневом озере из дождя и грязи, лежал старик. Он прижимал правую руку к ране на груди. Из-под сухой, старческой ладони, толчками била алая кровь.
Его волшебный посох, разломленный на две части, лежал рядом.
Над самим стариком возвышался молодой воин. Он так же прижимал ладонь к ране на боку, но, все же, стоял прямо, хоть и опирался на вонзенный в землю меч.
Его волосы разметались. Под порванными одеждами доспехами проглядывались жуткие ожоги и синяки.
Но все же — именно он стоял на ногах. И именно он сегодня уйдет отсюда тем, кто выжил. Тем, чья история еще не окончилась и кому еще не пришло время стать легендой.
— Почему ты не отдал копье, старик? — прошептал Хаджар. — почему не согласился стать частью войска…
Хашим закашлялся. Кровавая улыбка пересекла его старое, но все еще красивое лицо. Почти уже не видящие глаза смотрели в черное небо бури.
— Для чего, юный воин… чтобы сражаться со своими братьями и сестрами?
— Чтобы не произошло всего этого! — в сердцах выкрикнул Хаджар. Он покачнулся и, едва не упав, оперся спиной о стену кратера.
Он все так же держался за меч, погруженный в коричневую воду. На её поверхности уже появились первые лужицы алого цвета.
— Жизнь — странная вещь… Северный Ветер, — Хашим страшно кашлял. Слова давались ему с трудом. — Ты… уничтожил все… что было мне дорого… убил всех… кого я любил… и я лежу в грязи и крови и умираю… но почему-то мне кажется… что тебе… больнее, чем мне.
Не так давно, Хаджар бы добил старика, чтобы тот не мучался и отправился на поиски вечно падающего копья. Но теперь… он стоял на павшим патриархом и ему казалось, будто кто-то поместил ему в грудь, где-то слева, чуть поодаль от солнечного сплетения, разбитое стекло.
И оно резало его изнутри. И боль была такая, какую Хаджар еще никогда не испытывал.
Он схватился рукой за грудь. Пытался вздохнуть, но получалось с трудом. Через раз. Так, будто это он, а не Хашим, был смертельно ранен.
Из недр его души появились однажды высеченные там слова. Слова о том, что, обретя вторую половину души, он получит силу, но сила эта будет сопряжена с опасностями. Что те чувства, что он раньше испытывал станут острее. И то, чего он раньше не ощущал, станет для него явным.
— Болит, — прошептал Хаджар. — Как же сильно болит…
Хашим лежал на спине. Его взор был обращен к небу.
— За что людям воевать… юный Хаджар? — шептал умирающий Хашим. — За землю? Её так много, что каждый… может построить себе… дом. За еду? Если… работать сообща… никто не останется голодным. Чтобы защититься? Когда мы… едины… то, перед кем нам защищаться.
— Всегда будут те, кто захочет отнять то, что есть, — парировал Хаджар.
— Будут… были… есть, — на уголках губ Хашима пузырилась алая пена. — Но… если мы едины… что они сделают… нам.
Небо рассекла молния. Ударил яростный гром. Как отзвучавший военный барабан, как отнятый от щита, стучавший по нему во славу битвы меч.
И осталась тишина. Тишина поля, по которому ходили лекари обоих лагерей, собирая мертвых и помогая раненым. Как своим, так и чужим…
— Морган… никогда этого… не поймет, — по щеке Хашима скатилась последняя в его жизни слеза. — Но… может… ты поймешь… однажды.
Хаджар промолчал. Он лишь сильнее сжимал, до кровавых пятен, грудь, внутри которой будто что-то разбили.
— Не вижу, — прошептал Хашим. — Помоги мне… помоги мне встать, Хаджар. Дай мне… встретить праотцов, стоя на ногах…
Хаджар посмотрел на лежащего в грязи, в коричневой, мутной воде, старца, пошедшего против Императора Дарнаса и поплатившегося за это всем, что у него было.
— Прошу…
Хаджар, шатаясь, шагнул к нему. Опираясь на меч, стискивая зубы уже не от эфемерной, а вполне явно, физической боли, он помог подняться Хашиму на ноги.
Старик, всем весом лег на плечи Хаджару.
Оттолкнувшись от вязкой земли, Хаджар выпрыгнул из кратера и оказался на вершине одного из камней.
— Луна… — Хашим уже почти ничего не видел. Его тело слабело, а руки словно ссыхались. — Увидеть её… в последний… раз. Такую… спокойную.
— Сейчас, старик, — Хаджар, едва стоя на ногах, поднял над собой меч. — Подожди немного.
Он взмахнул им и из синей искры, последовавшей за острием, выстрелил поток синего ветра. Он дотянулся до далекого небо и, расколов на пару секунд гранитный свод, обнажил сияние полной Луны.
Звезды танцевали вокруг неё и она плыла среди своих придворных спутниц. Серебряное солнце, никогда и никого не опаляющее, лишь дарящее живительную прохладу и покой.
— Красиво, — тихо протянул Хаджар.
Он ожидал услышать что-то от старика, но тот промолчал. Хаджар повернулся, чтобы увидеть, как глаза Хашима были закрыты, а грудь его не двигалась.
Патриарх отправился к праотцам.
Успел ли он увидеть перед своей смертью луну или нет — Хаджар не мог знать. И, почему-то, от осознания этого, в груди заболело лишь сильнее.
Бережно уложив тело на камни, Хаджар достал из пространственного кольца огниво. Но, перед тем, как зажечь импровизированный погребальный костер, он заметил, как что-то лежало в сжатом кулаке патриарха.
Разжав окостеневшие пальцы, Хаджар лишь немного грустно улыбнулся.