Скоро стало ясно, что огонек — не что иное, как отсвет пламени очага, едва видный через приоткрытую дверь. Бран то и дело останавливался, с опаской поглядывая на свет, но Пер с обычной самоуверенностью двигался вперед.
— Пер, это не Вигфусово подворье, — наконец решился объявить Бран, когда они подъехали к калитке. — Я даже не могу понять, куда это мы попали. Чье это может быть владение? Разве поблизости от Вигфусова подворья есть еще хутора?
— Чушь! Конечно, есть, иначе бы мы на него не наткнулись.
Слушай, Бран, не будь ты старым толстым трусишкой! — Пер спешился и пошел к полуоткрытой двери. — Нас только рады будут приютить на ночь и хорошенько накормить, а уж ты, я знаю, не упустишь ничего съедобного — лишь бы жевалось да глоталось. Эгей! Есть тут кто-нибудь, или все заснули? — Он постучал в окошко и помедлил, ожидая ответа.
Из-за двери настороженно выглянуло бледное худое личико. Это была служанка, но Брану она напомнила загнанную в угол лисичку, которая ищет взглядом своих убийц. Вся в лохмотьях, со встрепанными волосами, она готова была вот-вот броситься наутек.
— Что вам нужно? — прошептала она. — Здесь не место путникам. Вернитесь лучше той дорогой, которой пришли, да побыстрее, не то вам не сдобровать!
— Что такое? — воскликнул Пер. — И это называется гостеприимством? Мы замерзли, проголодались и вдобавок заблудились, так что если б даже и хотели, то не смогли бы вернуться назад. Мы направлялись в Вигфусово подворье, но теперь в этакую метель и шагу дальше не сможем ступить. Где хозяин этого дома?
Из-за двери раздался голос, и девчонка метнулась прочь. Сильная рука рывком распахнула дверь настежь, и на пороге, хмуро воззрясь на Пера и Брана, встала рослая плотная женщина в небогатой и грязной одежке.
Мгновение она молча оглядывала их, затем проговорила:
— Ну что ж, войдите. Пошлю пастуха присмотреть за вашими лошадьми. Учтите, мы здесь к гостям непривычны, так что не ждите королевских почестей. — И она развернулась, бормоча себе под нос:
— Знай вы, что это за место, уж верно, предпочли бы ночевать в снегу. Сами будете виноваты, если с вами тут стрясется беда.
Бран поглядел на Пера, не в силах поверить тому, что как будто расслышал, но у того вид был отнюдь не встревоженный. Дом, судя по всему, и впрямь не сулил уютного ночлега. Две отвратительного вида комнаты и чердак прилегали к провонявшей жиром древней хижине, в которой стряпалась еда. Гора нечесанной овечьей шерсти, лежавшая у стены, не только наполняла комнату не слишком приятным запахом, но и, судя по всему, служила старухе постелью. Девчонка-служанка, вероятно, спала в кухне, а уродливый пастушок который отправился присмотреть за конями, явно привык считать своим домом конюшню.
Девчонка вошла в комнату, неся огромный черный казан, источавший сытный горячий дух баранины. Недоверчиво поглядывая на чужаков, она поспешила в кухню и вернулась с двумя глубокими деревянными мисками, которые со стуком поставила на стол. Ломоть довольно черствого хлеба и нож завершили подготовку к пиршеству, а к ним, с большой неохотой, был добавлен кусок воняющего козлятиной сыра.
Старуха уселась у прялки и принялась прясть шерсть, поглядывая за тем, как едят ее гости. Взгляд у нее был мрачный и почему-то задумчивый. В доме воцарилось молчание. Бран старался не глядеть на старуху, чтобы не потерять аппетит, который и так уже был испорчен жесткой вареной бараниной и слишком жирным бульоном.
Вдруг старуха подалась вперед и окинула своих гостей пронизывающим насквозь взглядом.
— По дороге сюда вы миновали могильники? — осведомилась она.
— Миновали, — подтвердил Пер, выловив из казана изрядный кусок баранины и привередливо срезая с него жир. — И нашлось бы немало желающих наплести нам небылиц о призраках, загадочных огнях и прочей страхолюдной чепухе. Что до меня, я во всю эту магию не верю ничуточки.
Старуха фыркнула.
— Доживешь до моих лет, красавчик, поневоле научишься верить в то, над чем сейчас насмехаешься. С тех пор, как я поселилась в тени могильников, мне довелось увидеть порядком разных диковинок. — Она потрясла головой так, что щеки затряслись, и впилась в юношей угрюмым взглядом блеклых глаз.
— И да проживешь ты еще столько же, чтобы увидать побольше диковинок, — нервно отозвался Бран, неуклюже пытаясь унять ее.
— Ха! Может, я и нынешнюю ночь не переживу! — Старуха произнесла эти слова с явным удовлетворением и сгорбилась, завернувшись в плат и поджав губы с таким видом, словно никакая пытка не могла бы больше вырвать у нее ни словечка. Затем поворошила угли в очаге и пробормотала:
— И вы тоже.
У Брана от напряжения ушки были на макушке, и он расслышал, что сказала карга.
— Пер, нельзя нам здесь оставаться! — прошептал он, схватив Пера за руку. — Она бормочет себе под нос такие вещи, что и подумать страшно. Давай уедем, а? Лучше я буду спать в снегу, чем всю ночь ловить клещей и блох в этой шерсти.
— Уймись! — отвечал Пер. — Это невежливо.
— Невежливо? Да какая уж там вежливость, когда того и гляди перепугаешься до смерти? — Бран обшаривал глазами комнату, с ужасом поглядывая на самые обычные вещи, точно они предназначены для пыток, а не использовались для пахоты и прядения.
— Да оставь ты свои суеверия, — огрызнулся Пер, но и сам невольно подскочил, когда старуха, которая, гримасничая, размышляла о чем-то у очага, испустила вдруг громкий хохоток.
— Суеверия! — Ее злобные глазки, сверкнув, впились в Пера и Брана. — Так вот, значит, как вы все это называете? Вы, малявки, понятия не имеете о древнем знании. Суеверия, надо же!