– К чему такая спешка? – крикнул он Стендену. – До полудня полно времени.
– Не будем мы ждать полудня, – отрезал Ферран. – Я не намерен торчать здесь у всех на виду и играть роль шута, развлекая Коногана рассказами о жизни Торренхолла.
– А как же лошади? Лорд Стернс сказал, им нужен отдых.
– Только Ашку. Я и Дагорм меняли лошадей при трактире у развилки. Они полны сил. На них и отправимся.
– А Ашк?
– Оставлю его у Коногана и вернусь за ним через два дня.
– А... – на языке молодого человека вертелся ещё один вопрос, но негодующий крик Феррана заставил позабыть обо всём на свете.
– Черт возьми, Гверн, кто вы такой? Вопросы буду задавать я, а не вы!
Гверн плотно сомкнул губы и сглотнул. Всю оставшуюся дорогу оба молчали.
В доме старосты крепко спали. Перемалывали во сне события прошедшего дня и ночи и не просыпались ни на малейший шорох и тем более на ржание выводимых из стойла лошадей и стук копыт, удаляющийся от деревни в направлении леса.
Глава 9. Лес
Зелёный лес шумел.
Подпирающие небо древние буки широкими кронами заслоняли солнце, пропуская лишь самые настойчивые лучи. Те, соревнуясь друг с другом, спешили пробиться сквозь листву, чтобы согреть скучающую в живительно-прохладной тени землю. Один такой луч брызнул сквозь листья, надломился и ударил в паутину, крепко сплетенную между стволами деревьев. Внизу было тихо. Лишь вдалеке, под тяжестью медвежьей лапы, сухим треском отозвалась безжизненная коряга, а птица испуганно захлопала крыльями, вспорхнув с насиженного места.
Раздался шум. Из вороха листьев выскочила белка и, ловко перескакивая через вылезшие на поверхность спутанные корни деревьев, вскарабкалась на самое широкое и исчезла в его вышине. Солнце ещё раз стрельнуло слепящими лучами и скрылось за облаками. Лес погрузился в полумрак. Тянувшийся на много сотен миль, он был непролазен и дремуч. Несколько проложенных троп являли собой узкое пространство, в которое с трудом помещался один средней величины экипаж. И то не редки были случаи, когда разросшиеся кустарники так и норовили залезть сухими колючими ветвями в окна проезжающей по тропе кареты и отхлестать дремлющего путника по лицу.
Подул ветер и всколыхнул бесцветную листву, опавшую с вершин деревьев. Закружившись, она взметнулась вверх и опять стала медленно оседать на землю. Под ковром из сухих листьев кипела жизнь: норы, муравейники, гнёзда, собранные из пожухшей травы и мелких веток. А в низинах, где собиралась влага, раскинулось заболоченное, пахнущее илом, царство диких фиалок с толстыми сочными листьями цвета малахитовой зелени и нежными тёмно-фиолетовыми соцветиями. Хотя местами эта красота была вытоптана и пожёвана равнодушными до живописных пейзажей лосями.
Вдалеке отрывисто запела кукушка. Ей ответом была барабанная дробь краснощёкого дятла. Буковый лес проживал ещё один обычный день: впускал и выпускал путников, пожелавших пересечь его просторы; заманивал в свои непроходимые глубины тех, кто приходил, чтобы остаться здесь навечно.
Ворох сухих листьев опять взметнулся в небо, а за ним и столп пыли. На этот раз от топота копыт, взъерошившего лесную тишину. Два всадника неслись по узкой тропе и гнали своих скакунов что было мочи. Лошади недовольно фыркали, но продолжали мчаться галопом. Настолько тяжёлым, что, казалось, они поднимают копыта из вязкой трясины. Одна из лошадей неистово заржала – терновый куст, словно паук, оплёл сухими путами дорогу и всадил неосторожному животному в ноги несколько острых шипов. От резкой боли лошадь повело в сторону, но всадник был неумолим и продолжал гнать взмыленную серую вперёд. Лесная тропа начала расширяться и вскоре переросла в тракт, хоть и давно проложенный, но неухоженный и отдающий той же дикостью, что была присуща и всему лесу.
Трактир «Белая лошадь» расположился весьма удачно. На перекрестке трёх дорог и достаточном расстоянии от ближайших поселений, чтобы путник мог вдоволь устать и так же вдоволь отдохнуть за кружкой пива и тарелкой жареной оленины с печёным картофелем, маринованными грибами и ореховым соусом.
Длинные, грубо обтёсанные, деревянные столы стояли ровными рядами как внутри небольшого по размеру помещения, так и на улице, в тени дикого орешника, который уже давно не плодоносил. В затянутые мутной слюдой окна с трудом проникал солнечный свет, а потому даже днём хозяин зажигал свечи и в целях экономии робко умолял путников отобедать на свежем воздухе. Сын хозяина, двенадцатилетний белобрысый шалопай, шустро носился от одного стола к другому и обратно на кухню, таская тяжёлые тарелки с сытной едой и неподъёмные кружки с пивом. Оказавшись вдали от родных стен, путешествующие господа имели обыкновение хорошо платить, поэтому мальчуган старался на славу.