======
Наслаждайтесь, это финишная прямая.
Принимаю идеи и предложения на финал, а так же на будущие фики (разрываюсь между харт комфорт+флаф ретинг р, омегаверс+флафом нца)
=
ах и да, за концовку главы… СОРИ НОТ СОРИ.
========== Глава 18 ==========
Нет. Этого не может быть. Она не могла. Это неправда. Ложь, которую говорили ему на каждом шагу. Никто не мог любить его. Румпельштильцхен бежал в лес так, словно от этого зависела его несчастная одинокая жизнь. Ни боль в ноге, ни волны тревоги и какого-то удушающего тепла разливающегося по его телу от ошейника, не могли замедлить его.
Он бежал, рыдая навзрыд, захлебываясь слезами, не видя сквозь пелену застилавших слез дороги, не заботясь о том, что буря со временем стала сильнее, а снег падал непроглядной стеной. Он падал в снег, цепляясь за ветки, вонзая пальцы в грязь и вновь поднимался.
Лишь в глубине леса, где даже сияние луны не могло пробраться сквозь ветви, он, после нескольких попыток встать и продолжить побег, обессилено рухнул в снег. Приподнявшись, Румпель слепо смотрел в землю, игнорируя дрожь в руках, зарываясь грязными окровавленными пальцами глубже в снег, желая впиться когтями в плоть продрогшей грязной земли, словно наказывая ее за свои ошибки и боль. Рыча и проклиная все живое, себя и свою глупость, в то время, как что-то холодное медленно растекалось по его телу.
Он услышал, как позади хрустнула ветка.
— Убей меня, — содрогнувшись, хрипло выдохнул Румпель. — К черту соглашение, к черту…
Он дрожал, борясь с нехваткой воздуха и холодом. Ожидая действий и разочаровано закричал, не получив желаемого.
— Я сказал, убей! — прорычал он, с яростью и отчаянием поворачиваясь к своему посетителю.
Несколько молодых волков настороженно оскалились, недовольные резким движением. Более матерые волки безразлично наблюдали за мучениями этого человека. И лишь черная волчица, стоявшая ближе всех к нему, невозмутимо наклонила голову на бок.
— Что? Ты хочешь, чтобы я просил?! Тебе не достаточно знать, как долго я страдал? Ты не можешь отказать мне! — прерывисто выкрикнул он, швырнув в волчицу снегом. Она отступила на шаг, а молодые волки зарычали. — Вот так! Правильно, делайте, что должны, убейте меня! Я освобождаю вас от нашего соглашения, давай! — он вцепился так странно окоченевшей от холода рукой в ворот рубахи, разрывая ее у основания горла, оголяя основание шеи с ошейником.
Молодые волки клацнули зубами, но неуверенно взглянув на волчицу, отступили на шаг, не смея ослушаться.
Румпель взвыл, падая на снег.
— Прошу, убей. Ты не понимаешь, она не может любить меня. Ни она, ни кто-нибудь другой. Это все ложь. Я больше не могу, прошу… Я больше не могу чувствовать эту боль, не могу… — он судорожно шептал, перемежая свои просьбы рыком и слезами. Волчица безразлично смотрела на него, и лишь волки, казалось, беспокойно переминались с ноги на ногу, желая то ли утешить, то ли уважить его просьбу.
Через какое-то время его всхлипы прекратились, дыхание замедлилось, и лишь крупная дрожь пробегала по всему телу. Не было сил встать, не было сил просить.
— Поздно, — облегченно прошептал он, растягивая в блаженной насмешке синие от холода губы. Он больше не чувствовал пламени внутри себя, лишь холод, медленно окутывающий все тело. Поглощающий в холодную бездну, замораживающий в жилах кровь. Ему не нужно было больше просить — он умирал. Этот эффект был легендой, ходившей среди драконов. Говорили, что такая участь могла постигнуть лишь самого одинокого и отчаянного дракона.
Когда сердцебиение замедлилось вплоть до остановки, волки беспокойно заскулили, все чаще обращаясь к волчице. Едва она кивнула, хоть и с легкой неохотой, как молодые волки тут же сорвались с места, обступая несчастного со всех сторон. Спустя мгновение, Румпеля едва можно было разглядеть среди лежащей и прижимающейся к нему стаи волков.
Спустя несколько часов он превратился во сне в дракона, напугав нескольких молодых щенков и обрадовав остальных. Волки перестали жаться друг к другу от холода и, довольно урча, нежились под боком у дракона, тело которого стало медленно нагреваться.
На рассвете, когда луна едва скрылась за горизонтом, а первая заря еще не взошла, Голд медленно открыл глаза, понимая, что небольшое копошение рядом с ним разбудило. Его взор встретился с золотисто-алым взглядом черной волчицы, и он недовольно нахмурился, понимая, что она не последовала его просьбе.
Мгновением спустя, на восходе зари, перед ним стояла обнаженная Руби, ничуть не заботясь о своей наготе, она невозмутимо взяла из пасти одного из волков красный плащ и накинула на себя.
— Если ты причинишь ей боль, я перегрызу тебе глотку. Не тебе решать за нее. Если не веришь словам, прислушайся к нему, — Руби враждебно указала ему на ошейник, игнорируя его недовольный рык. — Надеюсь, ты понял меня. К черту соглашение, — оскалившись, она повторила его слова и отвернулась. Волки поспешно оставили его, следуя за ней.
Какое-то время он прятался в пещере, жалея о том, что не смог умереть тогда в лесу. Впервые в жизни Румпель ощутил холод и это не понравилось ему, он понял, что теперь чувствовали люди в холодную погоду и искренне сочувствовал им. И чтобы не говорила Руби или то тепло, разливающееся по телу от ошейника, обволакивая и согревая, ничто не могло переубедить в обратном.
Посчитав, что прячась вдали от дома, он мог навести на себя подозрения, он вернулся в одну из ночей в амбар, решив для себя больше никогда не обращаться в человека. Его сердце болезненно ныло, стремясь с каждым ударом к Белль, решив быть рядом с ней, как дракон. Так она не сможет причинить ему боли, он не будет ослеплен, ему не нужно бояться того, что ее признание окажется со временем ложью. Он будет с ней и в то же время без нее. Это было идеальным решением для них обоих. Со временем боль, горе и то появившееся в недавнем времени отчаяние исходившие от Белль, исчезнут, и он сможет вдохнуть полной грудью так, как это сделает она. С этими мыслями он заснул, твердо решив придерживаться данным себе обещаниям.
Шли дни, и Голда стало охватывать беспокойство, помимо той пульсирующей боли и страха, что стали постоянными его спутниками, передаваемыми через ошейник. Белль ни разу не вошла в ангар, он не слышал ее и не видел с того самого злополучного дня. Никто больше не варил зелий или не читал книги под его боком. Неужели он настолько мог причинить боль, что ей было невыносимо видеть его и кого-либо еще. В таком случае он будет уважать ее желание и не будет вторгаться в ее жизнь, не смотря на то, как вина за содеянное медленно охватывала его. Ведь он пропал без объяснений и не виделся с ней несколько недель.
В один из вечеров к его удивлению, и даже может радости, к нему вошел Гастон. Это была не Белль, но Голд в своем одиночестве был рад даже этому посетителю. Однако бледное лицо и впалые, застланные слезами, глаза тут же насторожили. Он вновь почувствовал, как что-то холодное медленно распространяется от его сердца по венам.
— Иди, — глухо, произнес Гастон, сглотнув, когда голос его подвел. — Она хочет видеть тебя в последний раз, — обреченно произнес он, отступая в сторону, отчаянно сжимая ладони в кулаки.
Голд недоверчиво моргнул, тупо уставившись на мужчину. Что значит в последний раз? Она собиралась покинуть деревню? Тогда почему она сама не пришла к нему? Почему…
— Голд, она умирает, позволь ей попрощ… — он не договорил, едва не упав от промчавшегося мимо него дракона.
У него звенело в ушах, а страх сжимал сердце в тиски. Как он мог быть так слеп? Он был так погружен в себя, что даже не правильно читал ее эмоции. Теперь вся гамма, которая нависала над ним все эти дни, стала ему понятна. Пробежав мимо Гастона, не заботясь о части снесенного крыльями и хвостом ангара, он устремился, как можно скорее, к ее дому.
Он не слышал, что ему кричал Гастон, лишь испуганно, в оцепенении затормозил у входа, когда из него вышел местный священник, который увидев дракона, вскрикнул и стал убегать. Священник? Он отпевал ее? Она умерла? Нет, она не могла умереть! Не так, не может быть. Он все еще чувствовал ее через ошейник. Ее боль и страх. Ему необходимо было собраться, эмоции брали верх над разумом, и это не могло закончиться ничем хорошим.