Настоящий шторм стали и войны поднялся вокруг. Он крушил то, что некогда было обломками дворцов и замков, превращая их меньше, чем в пыль. Вырывал из земли осколки статуй, сметая их белый порошок. Ломал стены, вбивая их в землю, сплавленную из мечей и доспехов павших.
Павших в битве за Лидус.
Дэдхи’Ашане решила, что она сможет разбередить на душе Хаджара его душевный раны? Что же – ей удалось. Но не кровь души вытекала из них, а ярость битвы.
Сотни драконов, каждый из них — удар меча, равный по силе полновесному удару мечника силы Небесного Императора начальной стадии – что на две ступени выше, чем сила ступени Хаджара, рванули в сторону Догара.
– Я подарю тебе покой, мой друг, — шепот Хаджара, срывавшийся с его уст, сливался с ревом битвы и превращался в грохот бури. — А затем, все здесь уничтожу.
Драконы, создании из молний, бури и меча, неслись к Красному Рыцарю. И там, где они касались земли, та превращалась в черный пепел. Там, где они рассекали воздух, тот начинал пылать черным пламенем. Таким, будто сгорала сама его суть.
Каждый из ровно трех сотен драконов, созданных ударом “Драконьей Бури”, мог бы уничтожить любого из Великих Героев Семи Империй.
И каждый из них, достигнув цели, оказался разбит стеной из кровавых ударов, принявших облик медвежьих пастей.
Будто павлиний хвост, позади Красного Рыцаря (даже в мыслях Хаджар не хотел называть это существо Догаром) поднялась стены из более, чем семи сотен огромных медвежьих морд. В каждой из них сосредоточилась энергия Небесного Императора. Не сила, которую мог вложить в свои удары Хаджар, а чистая энергия.
Вкупе с силой.
Отнюдь не преувеличением было сказать, что техника Красного Рыцаря или, скорее, её подобие, созданное всесильной, на своей земле, Дэдхи’Ашане, была вдвое могущественнее Драконьей Бури.
Из семи сотен ударов-медвежьих морд, вытянувшихся вплоть до самого неба, три сотни мечей-драконов, смогли уничтожить лишь меньше сотни.
Оставшиеся неслись дальше. Они сметали все на своем пути. Техника абсолютного истребления и уничтожения. Ничто не могло из сдержать. И ничто не смогло бы отразить подобной мощи.
– Ты умрешь, враг мой! — прокричала, на языке фейри, со своего трона Дэдхи’Ашане. — Прямо здесь и прямо сейчас!
– Только после того, как вырву твою глотку, — прорычал Хаджар.
Он поднял руку к небу и дикий рев, зародившись где-то внутри живота, пронесшись по трахеи, набрав силу в легких, ударом грома сорвался с уст. Он слился с грохотом бури и яркая, красно-белая молния сорвалась с небосклона.
Толщиной с вековой дуб, длиной с расстояния, отделявшее земную твердь от облаков, она коснулась пальцев Хаджара, а затем окутала все его тело, спустившись сверкающим плащом с плеч до земли, плавя её и превращая в столб огня, взмывший позади Хаджара.
Шаг Белой Молнии – пятая, из семи, ступеней. Последний уровень этой техники, который был доступен существу, не достигшему уровня Бессмертного.
Хаджар, за все время своих странствий, использовал её впервые. Ибо впервые, после того, как к нему вернулась сила, он сражался в свой полный нынешний потенциал.
Тогда, в битве с Хранителем Темнолесья, большая часть его сил уходила на то, чтобы не дать душе распасться под гнетом ран, оставленных видом жены и неродившегося сына, заточенных в ледяной гроб.
А все битвы, которые были после — были слишком скоротечные и незначительны, чтобы использовать каждый свой козырь.
Но если не сейчас, если не за честь павших героев, то когда?
Хаджар сделал шаг в сторону. Один лишь шаг. И поток молний, вырвавшихся из-под его стоп, полыхнул веером, растянувшимся на километры и всего за мгновение, Хаджар переместился, по широкой дуге, за правый бок Красного Рыцаря.
В этот самый момент стена из медвежьих ударов обрушилась на сжавшуюся в комок, кричащую принцессу. Но, как Тенед и сказала, пока удар не достиг уровня силы Бессмертного, артефакт стойко его перенес, а стена из медвежьих выпадов исчезла где-то на границе двадцатого километра.
Хаджар в этот миг уже занес меч таким образом, будто убрал его в ножны. Одновременно с этим, зубами он раскусил влажную оболочку пилюли, восстанавливающей запас энергии.
Он, все же, с умом потратил те средства, которые ему выделил Чин’Аме.