— Как думаешь, долго она с ним будет возиться? — Густаф, опираясь на свой лук, заинтересованно наблюдал за происходящим.
— Не знаю, лишенный чести вор, — Алба-удун, как и всегда, хрустел яблоками и не забывал напоминать отряду Шенси, что те являлись контрабандистами и ворами. А значит, по меркам Удунов — лишенными чести и мужского естества. Иногда эта логика буксовала на Иции, но Албадурт решал все просто — доставал новое яблоко. — Но думаю, что долго. Иция сегодня в хорошем настроении.
— В хорошем?! Уберите! А-а-а-а! Уберите от меня! Аа-а-а! Её-ё-ё-ё!
— Смерть близко, — философски подтвердил Гай, на поверхности маски которого забавно отражались пляски пламени, ласкающего пятки пленника.
Хаджар только устало помассировал переносицу. Абрахам же, прокашлявшись, подошел к Иции.
— Дорогая моя…
— Абрахам, тебе давно по яйцам никто не бил.
— Кхм, — снова прокашлялся Шенси и чуть приосанился, чтобы хоть немного сохранить свой авторитет. Не в глазах отряда, разумеется, а в тех самых, замасленных, бегающих гляделках. — А ты вообще задавала ему вопрос?
— Нет! Но я видела, как он общался с наемником Глецем Ворчливым. А тот, в свою очередь, пришел из города Хлестен. Отсюда в семнадцати днях пути, — когда Иция упомянула расстояния, то имела ввиду скорость, на которой могли перемещаться местные скакуны невероятно высоких ступеней развития. — А как мы знаем, в Хлестене есть ставка Ордена Ворона и…
До того как перебить, Абрахам сделал благоразумный шаг назад, покинув прямую зону досягаемости Иции.
— Иция, дорогая моя, а ты вот это все рассказала нашему … гостю.
Абрахам скупо улыбнулся в сторону пленника, а тот заорал еще громче. Он, кажется, поминал всех родителей и семью каждого из присутствующих в лагере.
В общем, простыми словами — выражал свое законное сомнение в статусе гостя.
— Хм-м-м, — протянула Иция. — а ты думаешь, что нужно было?
— Мне кажется, что по крайней мере, стоило намекнуть.
— Но он ведь должен знать, с кем ведет дело.
— О, не сомневаюсь, дорогая моя, теперь он безусловно знает с кем имеет дело.
Иция вздохнула, печально покачала головой, выругалась, а затем поднялась и направилась в сторону Хаджара, попутно передав горящую палочку Абрахаму.
Когда «гость» уже больше не видел лица воительницы, та позволила себе прыснуть в ладошку и подмигнуть Хаджару.
Ничто так не пугает в пытках, как осознание, что тебя пытают просто ради удовольствия или из безумия. Тогда хоть что говори, хоть как себя веди, а страдания никогда не прекратятся. И знание этого, четкое, наполненное ужасом боли и смерти — вот это самое страшное.
И уж кому, как не почти разбойному отряду Шенси, знать об этому лучше.
Небольшой спектакль должен был довольно сильно ускорить и упростить их работу.
— Прошу прощения за эту заминку, достопочтенный… — Абрахам выдержал весьма красноречивую паузу.
Пленник, тяжело дыша, роняя слезы (обугленные до черноты и пробивающейся сквозь неё желтизны подпаленных костей, это не то, что может выдержать среднестатистический адепт), продышал:
— Альф. Я… вольный торговец… Альф.
— Так вот, достопочтенный вольный торговец Альф, — Абрахам опустился на корточки и начал играться огненной палочкой в своих длинных, тонких пальцах. Причем делал он это в опасной близости от обугленных пяток. Это не давало им заживать и причиняло боль, пусть и в меньшем объеме. — Не подскажите ли нам, с какой целью встречались с наемником Глецем, которого в местной управе подозревают в содействии преступному Ордену Ворона?
— Я… — Альф, видимо, собирался что-то выдумать, но затем наткнулся на взгляд Абрахама. Контрабандист умел быть убедительным, когда того требовала ситуация. — Ему нужно лекарство.
— Так-так. Очень интересно. Продолжайте, достопочтенный Альф. Что за лекарство и зачем оно потребовалось наемнику. Он чем-то болен.
— Нет… не для себя.
— А для кого тогда?
— Он не сказал.
Палочка опасно приблизилась к пятке.
— Честно! — чуть ли не взвизгнул Альф. — он просто попросил раздобыть Тьму Последних Ночей.
— Что еще за Тьма Последних Ночей? — проборматал Густаф.
— Очень редкая дрянь, — сплюнул Алба-удун. — его делают из гнилого лотоса, перемешанного с кровью девственницы, которую собирали при смерти последней в течении десяти последних ночей лунного месяца. Ну и еще несколько других, не менее черных ингредиентов. Очень редкая и очень темная бурда.