“DH”.
Слева буквы поддерживала ангел, которая выглядела соблазнительнее суккубы, а справа – дьявол с лицом святого. Тяжелые двери из вишневого дерева легко поддались руке Хаджара.
Он вошел внутрь и шум улицы как отрезало. Здесь, среди приглушенного, алого света, стояло не так уж и много столиков. Некоторых из них были заняты группами людей. Кто-то играл на гитаре. Обнимавшая пара что-то жарко обсуждала с друзьями и веселилась.
Другие, скрытые во тьме, были занята своими делами.
Кажется, здесь стало больше людей, чем раньше.
Около длинной барной стойки, где сидел старик, закутанный в похожий плащ, спокойно пил виски. Ему подливал бармен. Немного тучный, но скорее — плотный. С короткой бородой и стянутыми в хвост, густыми седыми волосами.
С теплыми глазами и широкими скулами.
С таким добрым выражением лица, что кроме, как “Добряком” его сложно было назвать иначе.
За спиной Добряка на стене висело зеркало, вдоль которого вереницей шли бутылки с алкоголем. Они стояли на прозрачных полочках, так что казалось, будто и вовсе висели в воздухе.
Здесь почти не было металла.
Все из дерева, кожи и лишь изредка на глаза попадался мутноватый хром.
В дальнем углу расположилась сцена с инструментами и старенький, тоже деревянный, с пластинками, американский джук-бокс.
– Помню, как мы его сюда привезли, – рядом, как и всегда, словно из ниоткуда появился едва ли не брат близнец “Добряка”. Только у этого через все лицо протянулся шрам, а глаза были цепкими и холодными.
Его так и звали – Шрам.
Бессменный и единственный местный официант.
– Возникли трудности? — спросил Борис.
— Трудности? – фыркнул Шрам. – Трудности, это когда у фарцовщика джинсы покупали. А это аутентичный джук-бокс времен сухого закона. Говорят, на нем ставил пластинки еще сам Капоне. Как мы его ввозили в союз…
И почему-то у Бориса не возникло вопрос на тему наличия бара в союзе…
За этими мыслями он не заметил, как оказался за угловым столиком. Сидел на обитом кожей диванчике и смотрел на меню. Напротив опустил Шрам. Он щелкал зажигалкой Zippo, выписывая ей какие-то невероятные финты.
— Представляешь, в городе открыли бар с таким же названием как у нас… Куда катиться мир.
— А как же…
– Да какое там, — отмахнулся Шрам. – авторское право не распространяется на обозначение диаметра и высоты.
– А у вас тоже? — Хаджар кивнул на символы на баре. - Диаметр и высота?
Шрам не ответил. Лишь продолжил щелкать зажигалкой.
Борис сложил меню.
В этом баре можно было заказать любой напиток, а если такого нет в меню – вас накормят бесплатно. Простой психологический трюк, потому что редкий посетитель придумает действительно что-то уникальное.
Ну а раз уж это было его подсознание, то почему бы и не вспомнить былое.
– Лидусской бражной медовухи пинту.
– Отличный выбор, – Шрам защелкнул зажигалку и поднялся. – С собой?
Борис оглянулся и кивнул.
– С собой.
Он и сам не понял, как оказался в автобусе. Еще сонный кондуктор не спросила билета и просто отмахнулась. А водитель, зевая и попивая кофе из термоса, жевал домашний бутерброды. Обед резко трансформировался во второй завтрак.
Попивая медовуху из фляги, благодаря подсознанию оказавшейся во внутреннем кармане, он смотрел за окно. На то, как постепенно просыпался город, остающийся позади.
Они ехали дальше. На юг. Покидали гранитные мостовые и старые фасады, окунаясь в спальные районы.
Те назывались так, потому что люди прихoдили туда только пoспать, а уходили, чтобы оплатить квартиры в этих спальных районах. Oни спали из-за того, что устали работать, а работали для того, чтобы oплатить тo местo, где спят.
И, насколько успел понять Хаджар, это не менялось ни в одной стране ни одного мира…
Автобус постепенно заполнялся людьми. Такими же сонными, как и водитель. Кондуктор постепенно вспоминала о своих обязательствах и начинала проверять оплату и проездные.
Кто-то из сознательных прикладывали карточки к сканерам, закрепленным на поручнях.
Он был одним из немногих кто доехал до конечной. Вышел и, не сделав и пары шагов, опустился на лавку под пластиковым навесом новенькой остановке.
Остальные же, кто с облегченным выражением лица, а кто с темными пятнами под глазами, потянулись к пропускной и видевшей за ней лестницей.
Вырезанная в холме, выложенная плиткой, она вела к больнице, из окон которой, насколько помнил Борис, открывался вид на Город.