В его жизненном опыте было не так уж много моментов, когда бы он мог социализироваться наравне с остальными. Этому не способствовали ни месяцы в казематах, ни годы в рабстве, ни мириады длинных вечеров в борделе. Все эти воспоминания, подавленные и приглушенные непрекращающейся войной, теперь возвращались к Хаджару.
Все чаще Неро и Сера замечали, что их друг становится хмурым, нелюдимым и порой опускает руку на рукоять клинка. В такие моменты они считали своим долгом увести незваных гостей в сторону от бывшего генерала. Не ради безопасности Хаджара, а ради самих несчастных, не подозревающих о том, насколько глубоко они засунули голову в пасть тигру.
Все это послужило тому, что накануне торжества Хаджар решил позволить себе небольшую вылазку в город. Просто чтобы немного развеяться и взять себя в руки. Он не мог позволить какой-либо оплошности испортить его план.
Поздним вечером, когда на никогда не спящих улицах столицы опять царила атмосфера бесконечного и непрекращающегося “праздника жизни”, Хаджар приступил к подготовке. Он, оставив корм Азрее, снял свои излюбленные старые одежды и нацепил некое подобие камзола.
Этот пыточный инструмент, по недоразумению названный одеждой, накануне доставил Ралпи. Мол, генералитет просил как-то приодеть генерала перед торжеством. Хаджар в ответ на это лишь неопределенно помахал рукой, и мальчишка оставил наряд на кровати.
Застегнув все пуговицы, нацепив ботфорты и напялив красный плащ, Хаджар спрятал Лунный Стебель за спиной. Оценив себя в зеркале, он нанес несколько умелых мазков белил, туши и прочего грима. За время, проведенное в борделе, он научился едва ли не профессионально менять внешность при помощи “женских красок”.
Машинально поправив ножны, бывший генерал невольно скривился. Раны зажили еще вчера, но он все еще почему-то считал, что не должен обнажать клинок. Это было какое-то потустороннее, необъяснимое знание, которому он никак не мог найти нормального обоснования. Просто… чувствовал.
Запахнувшись посильнее плащом, Хаджар надел широкополую шляпу и вышел за дверь. Как всегда, в соседнем номере было шумно. Сера никогда особенно не беспокоилась, если ее ночные стоны и вскрики доставляли кому-либо неудобство.
Спустившись вниз по лестнице, Хаджар на мгновение оказался среди толп пьющих, едящих, слушающих бардов людей. Они на секунду отвлеклись от своих дел, но, увидев, что с лестницы спускается вовсе не генерал, вернулись к прежним занятиям.
Убедившись в работоспособности своей “личины”, Хаджар вышел из таверны. Оказавшись на улице, он вдохнул свежий ночной воздух полной грудью и… тут же закашлялся. Пахло лошадиным пометом, брагой, кофе, мокрыми улицами, чаем и прокисшим вином. Всем тем, от чего он успел отвыкнуть за время жизни в Черных горах.
Улыбнувшись собственной брезгливости, Хаджар пошел вперед. Он брел бесцельно, почти не разбирая дороги. Останавливался около небольших питейных или кафе. Слушал разговоры людей, смотрел на то, как на площадях танцуют молодые, бросая мелкие монетки в подставляемые шляпы бардов. Он порой подолгу наблюдал за фонарями и их светом. Особенно когда мимо проходили отряды городской стражи.
Те сновали среди гуляющих людей едва ли не чаще, чем по небу пролетали птицы. Так что, несмотря на всю атмосферу праздника, в воздухе пахло железом. Как в прямом, так и переносном смысле.
Свернув с центральных улиц, Хаджар углубился в более отдаленные районы торгового округа. Туда, где жили не столь богатые и где люди скорее выживали, стараясь не очнуться за вторым кольцом стены и не попасть к беднякам.
Здесь не было того праздника, что прежде. Тяжелая ночная атмосфера слегка давила на плечи. Редкие люди, бредущие в столь поздний час по своим делам, постоянно озирались по сторонам. В каждом шорохе и каждом шелесте им чудились силуэты городских разбойников. Таких было немало и от них не спасала порой и стража.
Зачастую, насколько помнил Хаджар, она могла еще и прикрывать разбой. Стояла рядом, в соседнем квартале, и отваживала не столь коррумпированных сослуживцев.
Но, к удивлению Хаджара, он не увидел ни стражников, ни редких прохожих. Улицы были пусты и тихи. Тусклый свет дешевых факелов, закрепленных на стенах домов, порой выхватывал из тьмы редкие площади со стоящими на них постаментами. На этих постаментах возвышались от одного до пяти столбов. Покрытые кровавыми корками, они порой издавали не самый мелодичный железный звон. Это ветер качал закрепленные на них кандалы и колодки.