Может он говорил об этой душевной боли и…
Пермовка посмотрела в сторону леса.
Что-то было не так…
За все три дня, что она была с охотой в лесу, она ни разу не слышала… тишины. Всегда либо птицы шумели, либо деревья трещали, где-то журчал ручей, слышались крики животных или… хоть что-нибудь.
— Пермовка, — Ругах поднялся. Из-под полы плаща он достал то, что раньше Пермовка видела лишь в качестве забав для мальчишек и девчонок, еще слишком маленьких, чтобы заниматься какой-нибудь работой в деревне.
Это был меч. Только не деревянный, как она привыкла видеть в играх и даже когда-то держала сама, а самый настоящий. На вид — очень тяжелый и острый. Длинный. С зазубринами и чем-то, что выглядело как ржавчина.
— Возьми из костра головешку и встань за моей спиной, — произнес старик каким-то не своим голосом.
Таким, что Пермовка даже не подумала задать ему вопрос “что происходит”или “зачем”. Вместо этого она вытащила из шалаша самую длинную и еще горящую головешку и встала позади Ругаха.
Выглядывая из-за его спины, она вдруг подумала:
— “А она всегда была такой широкой?” — удивилась девочка.
Ругах, старик, который всегда сидел вдали на всех праздниках и гуляниях, небольшой старик, только и занимающийся тем, что вырезал игрушки для детей или стрелы на охоте, неожиданно показался ей огромной горой, которая могла скрыть от любых ненастий и невзгод.
Скалой, за которой можно было укрыться от того, что надвигалась на них из леса.
А затем тишину разорвал крик Тополца. Одного из самых лучших охотников деревни.
— Скорее! Скорее! Он уже близко!
Глава 1178
Глава 1178
Через несколько секунд после крика, на поляне, где разбили лагерь, появился и сам Тополц. Один из самых видных парней в деревне. Говорят, что на глядках к нему каждый год подходило не меньше двух дюжин девушек, но ни у одной из них он не принял браслета.
Сам же он никогда не подходил ни к одной и никому не предлагал не то что браслета, а даже танца.
Поговаривали это было потому, что Тополц любил девочку Горшинку, которая два года тому назад ушла с браслетом подмастерья кузнеца в деревню Шмегн.
По законам старейшин, хранящих уклады жизни, нельзя было уходить с браслетом односелянина. Для этого и существовали глядки, чтобы молодые из окрестных деревень могли приглянуться друг другу.
И с тех пор, как Горшинка стала женой другому, Тополц целыми месяцами пропадал в лесах, охотясь один для себя, либо с группой для деревни.
За это время Тополц из худощавого сына пастуха, превратился в высокого, статного молодого мужчину. Сухого, как тростник, статного, как ель и крепкого, как дуб.
Пермовка не раз видела, как Тополц, для забавы детей, гнул им подковы в рогалики.
И вот этот человек, который для всех молодых Клануда служил олицетворением силы и молодой удали, бежал, стремглав, из леса. Окровавленный, в порезах, он тащил на одном плече Павца, а на другом — Суглана, своих друзей. Таких же умелых, опытных охотников.
Пермовка, выглядывая из-за спины Ругаха, прикрыла рот ладошкой. Слезы потекли у неё из глаз, а животе стало неприятно.
Её затошнило.
У Павца, вместо правой руки, дергался жуткого вида огрызок. Как если влажное бревно переломить на две части. Каждая останется с длинной щепой и зазубринами.
Белая кость, будто псом разгрызенная, торчала из плоти.
Суглан же… Пермовка сперва подумала, что с ним все в порядке, но затем, когда Тополц уложил их за костром, поняла, что нет… не все.
У Суглана, веселого смуглого, вечно что-то насвистывающего парня, не было ног. Из его живота тянулось что-то алое, вязкое и длинное. Оно уходило вглубь поляны и терялось в лесу. Похожее на жилы животного, только более… толстое.
Следом из леса побежали и другие охотники. Кто-то из них — на своих двое, других поддерживали, кому-то помогали.
Многие были ранены, кто-то истекал кровью, закрывая рукой страшны раны от когтей и клыков. У одного не было ступни, и он что-то кричал.
Жуткий запах окутал Пермовку и, не выдержав, освободила желудок от небогатого завтрака.
— Что случилось, Тополц? — серьезным, не дрогнувшим спросил Ругах.
Тополц, скинув с пояса колчан, воткнул перед собой в землю шесть стрел и, опустившись на одно колено, положив сразу две на лоно и натянул тетиву. Так сильно, что затрещал не только ростовой лук, но и его плечи.