Стрела дернула головой, потянулась к Мокше, заржала.
– Я вернусь! – сказал ей Мокша. – Мне тоже страшно!
Он боялся, что не отыщет Стрелу в темноте. Разойдется с ней – и так и сгинет в полумраке. Видимости никакой. На сто шагов в сторону вильнул – все, потерялся.
Но все же он заставил себя идти. Решил считать шаги, одновременно запоминая направление. Сами виноваты! Не пускает центр двушки – так пойдем к болоту! Барьера как такового не существует. В смысле не существует физической стены, в которую можно было бы упереться руками и понять, что все, конец. Здесь как в нашем мире – нырок возможен только на пеге, только в состоянии сверхплотности. А так идешь себе – и иди. Просто становится серо и пусто. Меньше сосен, все мрачнее вокруг. И рассвет тут никогда не наступит. Рассвет там, дальше, он не придет к тебе как в привычном мире. Тут к рассвету нужно шагать самому.
Внезапно нога Мокши повисла над пустотой. Мокша сумел упасть на бок и вцепиться в землю. Дорогу ему преграждал глубокий овраг. Спускаться в овраг у Мокши желания не было. Он лег ногами к Стреле, четко в том направлении, откуда пришел, подполз к краю и стал смотреть в темноту. Песчаное дно оврага чуть светлело.
Мокша лежал тихо, жадно всматривался и жадно слушал. Неожиданно глаза его, привыкшие к темноте, уловили внизу движение. По песчаному дну оврага бежали три темных силуэта. Первой мыслью Мокши было, что это волки. Волков он видел много раз. Летом они пропадали, охотясь в лесах, а зимой, голодные, рыскали вокруг пегасни и выли.
Вот только это были не волки. На их спинах Мокша разглядел кожистые крылья. Мокша узнал тварей, когда-то увязавшихся за ним через тоннель. Мокша предполагал, что родиной этих тварей было болото, но, когда оно схлопнулось и границы отвердели, что, возможно, произошло не мгновенно, некоторые существа, успевшие прорваться в этот мир, поселились на окраинах двушки.
Мокша затаился. Он боялся не то что двинуться – даже вдохнуть и то страшился. Втягивал воздух носом. Не дышать он не мог. Сердце у него колотилось так сильно, что ему чудилось, будто дрожь передается земле. Твари пока не замечали его. Двигались по дну оврага. Изредка останавливались и начинали нюхать землю. Морды короткие, приплюснутые, челюсти мощные. В некоторых местах просто нюхали, а в некоторых начинали энергично разрывать ее лапами. Что-то выгрызали и ели.
Мокша по-прежнему не шевелился, зная, что малейшее движение может его выдать. Потом тихо стал отползать, чтобы голова его не торчала над срезом оврага. Он отползал буквально по сантиметрам, опасаясь опереться на руки, тащил свое тело по камням, чувствуя, как они впиваются в него через рубаху. Отполз и затих. Теперь он больше не видел их, только слышал. Встать и побежать не решался, зная, что его услышат, и просил небо, чтобы Стрела не вздумала заржать.
Твари продолжали рыть лапами землю. Грызлись, что-то глотали. Потом побежали дальше. Звуки отдалились. Мокша, выждав минут десять, на животе скатился в овраг. Прислушался, стараясь не думать, что твари могут вернуться. В конце концов, у них нет определенных маршрутов. Есть только планы: найти себе пищу. И едва ли в пище они сильно привередливы.
На склоне, там, где твари недавно разрывали землю, осталось несколько ям. В одной из них Мокша различил слабое свечение. Внутри холма, кое-где выходя на поверхность, тянулись переплетенные корни, похожие на веревки. Местами они были опушены зеленовато-желтой плесенью. Плесень собиралась комками. По плесени ползали крупные слизни. Недавно слизней было явно больше.
Мокше все стало понятно. Вот почему твари до сих пор не подохли с голоду. Корни разрывают землю. Плесень питается подтеками болота. Слизни питаются плесенью, собираясь в огромные сообщества. Твари безошибочно угадывают места, где под землей проходят корни, а на них огромными гроздями скапливаются мясистые слизни. «Ну и чутье у них!» – подумал Мокша, и спина у него взмокла.
Больше оставаться в овраге он не стал. Цепляясь за камни и корни, выбрался из него и устремился к Стреле.