– Это чтобы вы меня от этого пьяницы отличали.
Покачав на это головой, Бельмондо повернул ко мне и спросил:
– Что будем с ними делать?
– Да ну их! – махнул я рукой. – Оставим здесь, выход завалим. А там все само собой решится.
– Правильно! – согласился Николай Второй. – Пошлите в столовую. Как она? По-прежнему функционирует?
– Функционирует, – покивал я.
– А какое сегодня число?
– Двадцать первое июля...
– Какого года?
Я ответил.
– Понятно, значит вы на год нас старше...
– Почему это?
– Потому что на моих часах, – постучал Николай Второй костяшками пальцев по своему лбу, – на год меньше.
– Ты хочешь сказать, что скопировали тебя с Николая Первого в прошлом году?
– Я думаю, что скопировали меня не с него, ха-ха, а с простыни на которой он спал с женой. А сделали совсем недавно.
– Так ты, Николай Второй, знаешь, что ты поддельный? – насторожился настоящий Баламут.
– Ну, зачем так категорично? Я просто появился, из этого колодца появился. И я точно такой же, как и ты, ну, может быть, пока немного кое в чем уступаю... Пока уступаю, потому как остро чувствую, что в твоем обществе мой ай кью, как член молодой поднимается.
– Если ты просто появился, то откуда у тебя моя память? – продолжал спрашивать Николай.
– С простыни, наверно. А сначала ее вообще не было... Помню только, что жил с женой на острове в пальмовой хижине... Потом память начала фрагментами появляться. То "семью восемь пятьдесят шесть" в голове появилось, то как телевизор включать, то "два паса – в прикупе чудеса". Потом колодец начал... – копия Николая запнулась, вспомнив, видимо, неприятное или то, что нельзя (запрещено?) было говорить. Некоторое время он смотрел мне в глаза отсутствующим взглядом, затем потряс головой, что-то из нее изгоняя; затем принялся сосредоточенно жевать забытую было в руке огуречную четвертинку.
А мы с Бельмондо и Баламутом молчали. Нас поразила одна и та же мысль: "У него наша память образца прошлого года... Значит... значит, он не знает, что настоящую Софию зверски убили, не знает, что Баламут ("я" – подумал сам Николай) чуть не свихнулся после этого... Значит, этот поддельный Баламут лучше, здоровее, добрее, счастливее настоящего ("меня" – подумал сам Николай) Баламута?
– Нужно еще выпить... – вышел из ступора Бельмондо, – А то мозги набекрень. Пошлите, что ли, в столовую?
Николай-Второй покидал хранилище копов (позже мы его назвали Погребом) в задумчивости.
– Ты чего насупился? – спросила его София.
Взглянув в ее лучащиеся глаза, Николай Второй определился. Клейко посмотрев на девушку, он стремглав вернулся в хранилище, нашел ячейки с копиями Софии и принялся просматривать лежащие под ними бирки. Выявив ближайшую по дате воскрешения копию, вытащил ее, взвалил на плечи и бодро направился к нам.
– А ты знаешь, зачем вы вообще появились? – спросил я, когда он поравнялся со мной.
– Конечно, знаю. Мы должны в вашем присутствии стать точно такими же, как вы. И только после этого начать изучение колодца с сиреневым туманом. А потом поставить на нем кое-какое оборудование, чтобы чудес не было. А насчет Худосокова вы не беспокойтесь. Я ведь, как не крути – Баламут, и к этому типу отношусь аналогично.
Но мы его не слушали, мы оглохли, онемели и застыли, как идолы – из колодца с сиреневым туманом показалась... голова Худосокова! Мы стояли, объятые ужасом, а Ленчик являлся торжественно, примерно так, как является из пусковой шахты уверенная в себе стратегическая ракета... И вот, он уже повис перед нами в воздухе в полуметре от пола, повис, одетый в серую хлопчатобумажную пижаму, повис двуногий, живой, но бездушный...
Повисев с минуту, Худосоков мешком упал на пол. К нему бросился Баламут Второй (тело своей Софии он сунул в руки остолбенелого Баламута Первого). Подбежав, взял Худосокова на руки и осторожно вложил в одну из свободных ячеек. Затем сунул в сиреневый столб руку с распахнутой вверх ладонью и схватил немедленно воплотившуюся над ней надписанную уже бирку. И сделал это так, как будто занимался этим всю жизнь.
Первым пришел в себя Бельмондо. Он бросился к ячейке, вытащил давнего врага за ноги, бросил на пол и ударами ног попытался привести в чувство.
Худосоков на пинки не отреагировал. Борис, выругавшись и вытря пот с покрасневшего лица, подошел к нам. Я похлопал его по плечу:
– Равнодушнее, дорогой, равнодушнее.
Увидев, что мы более не собираемся предпринимать против Ленчика никаких действий, Баламут Второй вложил его тело в стеллажную ячейку.
– Вы что-нибудь понимаете? – спросил я товарищей, обозревая потрескавшиеся пятки Худосокова.
– Все они появляются из воздуха, – сказал Бельмондо. – А из этого следует, что мы опять коллективно глючим...
– А может быть, и нет... – проговорил я, разглядывая вторые экземпляры своих товарищей. – Помните, что Худосоков говорил об этом месте? Что через Искандеркульскую зону проницаемости в космос из земного ядра выбрасывается черт те что, вплоть до неизвестных науке элементарных частиц? А помните, нам "двушка" рассказывала, что в Сердце Дьявола творится что-то неладное? И что из-за этого все глюки и происходят? А помните, я вам говорил о распечатке, которую выдал принтер, когда я в прошлом году перед отъездом в Москву прощался с останками "двушки"? Я хорошо запомнил последнюю строчку: "Вероятность перехода В3/В4 – 89,98%". И еще в ней шла речь о каком-то слиянии точек нестабильности... Так что вполне возможно, что мы с вами являемся очевидцами ранее неизвестного природного явления...
– Если ты, прожженный материалист, допускаешь, что из воздуха могут рождаться стаи худосоковых, то я, непоследовательный реалист, готов верить во все, что угодно, – пробурчал Баламут в оригинале. – Даже в то, что сейчас в этой комнате смеха появится Дева Мария в бикини и на пятнадцатисантиметровых тоненьких каблучках...
Но мы его уже не слушали, мы оглохли, онемели и застыли, как каменные изваяния – посреди комнаты, на том же самом месте, над которым появился Худосоков, прямо из воздуха воплотилась новая, как с конвейера, бетономешалка!
...Привело нас в чувство явление Горохова с непрерывно говорившей Клеопатрой. По их счастливым глазам было видно, что излечение бывшей невольницы Худосокова завершилось отнюдь не аплодисментами, но пылкими объятиями и обоюдными действиями, обычно следующими за таковыми.
Явление бетоносмесителя Горохова заинтересовало и он, истинный ученый, забыв о возлюбленной, направился к нему. За ним хвостиком последовала Клепа. Удостоверившись, что бетономешалка вполне материальна, хотя и отличается по конструкции от известных ему передвижных бетоносмесителей (отсутствовали загрузочный ковш, подъемный барабан, электродвигатель и некоторые другие части) Горохов заинтересовался двумя кнопками (синей и красной), торчавшими из пульта.
– Думай, не думай, три рубля не деньги, – сказал Баламут, подойдя к строительному агрегату. – Интересно, работает она или нет?
И бросив в бетономешалку узел из скатерти, погладил ее как медную лампу по боку, поцеловал, и лишь затем нажал на синюю кнопку. Машина заработала, издавая характерные для стиральных машин звуки.
Довольно хмыкнув, Баламут нажал на красную кнопку. Машина остановилась. Николай хотел заглянуть в ее чрево, чтобы посмотреть, что сталось со скатертью и завернутыми в нее продуктами, но задумчивый Горохов со словами: "Она на чем-то стоит...", бесцеремонно отстранил его и принялся отодвигать бетономешалку в сторону. Мы с друзьями не стали ему говорить, что она стоит на колодце с сиреневым туманом – настоящий ученый ничему не поверит, пока не увидит все своими глазами. Склонившись над колодцем, Горохов некоторое время обозревал его содержимое пытливым взглядом. Затем, удовлетворенно кивнув, встал перед ним на колени, засучил рукав и сунул в сиреневый туман руку по самое плечо. По завершении этого действия случился дефолт: Горохов дернулся (как будто кто-то потянул его за руку) и упал во чрево таинственного явления природы. Клеопатра попыталась удержать его за плечи, но, совершив несколько напрасных хватательных движений, исчезла сама.