– А сколько негодяев и мошенников упиваются всеми благами земными? Покупая их на деньги, отнятые у нищих?
– Но я знаю, доподлинно знаю, что все негодяи, вредившие и унижавшие меня, стали глубоко несчастными людьми. Вот, посмотри!
И я приказал экрану показать жизнь людей, принесших мне горе. Картинки прозябания моих недоброжелателей были столь жалостными, что через минуту, я прекратил показ. Усилием воли изгнав из головы увиденное представление, я сказал сам себе:
– Если несчастны люди, принесшие мне горе, значит, все люди, принесшие горе, несчастны.
– Ну, наконец-то! – произнес знакомый голос из-за спины. – Зрелые, однако, мысли начали вас посещать, господин Чернов. Я доволен вами и готов вам немедленно услужить...
– А...
– Рай вам показать? – прочитало мои мысли пустое место за спиной.
– Да... Если можно.
– Пожалуйста...
Я очутился на теплом коралловом острове, поросшем пальмами, бирюзовый океан, разлегшийся вокруг, был тих и безбрежен. Везде летали невиданные разноцветные птицы, на песке можно было увидеть следы ланей и стройных женщин. Я стоял, ошарашенный, а голос спросил:
– Ну, что, хорошо?
– Замечательно! – признался я. – Но очень уж он похож на Ад...
– Рай, дорогой мой, отличается от ада только тем, что в нем собираются приличные люди.
– А где они?
– Вон на той яхте, – ответил голос и эхом унесся за мою спину. Я обернулся и увидел большую белоснежную яхту.
– Такая я же, как в аду... – прошептал я, несколько разочаровано.
– Сплавай к ней, видишь, тебе уже руками машут.
Я поплыл, пытаясь, разглядеть, кто же меня ждет на яхте, но горько-соленая вода расстроила зрение, и мне удалось различить на палубе лишь загорелые фигурки оживленно переговаривающихся людей. Еще несколько гребков и, вот, мне подают руку. И чудо – взобравшись по навесному трапу, я оказался в кругу любимых людей... Вот, шизопараноик Шура с Шилинской шахты с радостной улыбкой на лице подает мне пушистое махровое полотенце, вот хитроватой Аль-Фатех с восточной преувеличенной вежливостью предлагает занять почетное место за столиком, за их спинами сестрами стоят смущенные мои женщины. И такая благодать исходит от них на меня, что я растворяюсь от радости и забываю обо всем на свете... И через тысячу тысяч лет абсолютного счастья вновь оказываюсь в кинозале перед загадочно блистающим экраном...
– А могу я молиться ему? – придя в себя, спросил я трепетно. – И станет ли он слушать меня, недостойного человека, презренного грешника?
– Конечно, поскольку вы его избранник, он будет отвечать вам. Отвечать и предостерегать. И нам не придется предпринимать "многоходовки", чтобы вас оберечь. Вот она, благость! И вам хорошо и нам!
– Но...
– Что "но"?
– Мне, видимо, придется бездумно выполнять его приказы? А я так не могу... Бес сомнения сидит во мне прочно...
– Ну, об этом не беспокойтесь! Вы просто выполните бездумно первые десяток-другой его распоряжений, а правильнее – пожеланий. Выполните и поймете, что все они – даже самые вредоносные на первый взгляд – пошли вам на благо. И бес сомнения навсегда покинет вашу душу...
– Хорошо бы... – мечтательно произнес я. – Как здорово, наверное, жить без сомнений...
– Здорово, здорово.
– Ну, а что мне делать дальше?
– Знаете, что... Идите-ка вы к Худосокову на коралловый остров, переварите все, что узнали, отдохните маленько, сил наберитесь. А когда вы нам понадобитесь, мы вас призовем...
И тут же свет в зале погас, и на экране я увидел адский коралловый остров.
5. Бельмондо. – Зевс просит помощи. – Орлов обожает печень. – Прощение есть подвиг?
– Рада сообщить, что из графика мы не выбиваемся, – проворковала Стефания, усаживаясь рядом на парковой скамье. – Но есть кое-какие огрехи. Понимаешь, подвиги надо совершать без рассуждений; если человек начинает рассуждать, то подвига, как правило, не получается. Получается предательство.
Борис молчал. Развалившись на изогнутой спинке скамьи, он курил, глядя в ноги. Он пытался угадать, какой подвиг ему предложат совершить во втором туре. Прикажут очистить Авгиевы конюшни в виде среднестатистического городка, погрязшего в преступности и коррупции? А также в нищете и богатстве, в бездушии и поддельной духовности? А каким способом? При помощи воды, как некогда это сделал Геракл? Разверзнуть бесчисленные водохранилища и смыть всю нечисть? Но ведь погибнут невинные? Невинные... А, может, нет невинных? Все виноваты перед Господом?
Борис увидел себя на амбразуре. "Интересно все-таки кровь впитывается в снег... Как в другое существо переходит..."
– Знания и помыслы умножают печали... – прервал его мысли ангельский голос Стефании. – Лучше не думать, а...
– Подвиги совершать, – закончил за нее Борис. Закончил, обернулся к собеседнице и... залюбовался.
– Знаешь, какая ты необыкновенная женщина, – наконец, сказал он, склонив голову набок. – От тебя исходит доброе, проникновенное, ласкающее тепло. Руки мои сами собой тянутся к тебе, но прикоснуться не могут: кощунство! – говорит им мозг...
И, придвинувшись, положил руку на плечи Стефании. Неземная женщина, конечно же, немедленно исчезла, чтобы воплотиться несколько минут спустя, на самом краешке скамейки. Щечки ее пылали румянцем негодования, грудь вздымалась.
– Если это повторится, то мое место займет старшина Архангельский, – сказала она, сверкая глазами. – И вообще, пора приниматься за работу. В этом городе ты должен совершить подвиг...
– Очистить его от лиц кавказской национальности? – усмехнулся Борис.
– Совсем нет. Этот городок, расположенный на расстоянии десяти часов езды от Москвы, называется Энск. В нем семьдесят тысяч жителей, пятнадцать школ, институт по подготовке специалистов для паточной промышленности, межобластной приют для умственно отсталых, котлостроительный и консервный заводы, швейная, кожевенная фабрика и т.п. Руководит городом и районом некто Зиновий Евгеньевич Валуев-Судетский, по прозвищу Зевс. Человек он в принципе неплохой, гневливый, правда, но пожить любит и другим не мешает...
Стефания еще минут двадцать говорила о некоторых подробностях биографии Валуева-Судетского и других интересных вещах.
– Ну что еще?.. – закончив, задумчиво проговорила девушка. – Да, вот ключи от квартиры...
– Где деньги лежат? – усмехнулся Бельмондо.
– Нет, кредитные карточки. И не суетись. Поживи, освойся немного, и лишь потом принимайся за дело. Да, забыла, в Энске ты появишься в качестве...
– Ревизора?
– Нет, скучающего богатого предпринимателя из Москвы. Газеты о тебе напишут. Да вот, съешь конфетку, она голову чистит и реакцию ускоряет.
Эффектно выщелкнутая конфетка типа "Рондо" полетела по параболе в рот Бориса. От изумления он поймал и проглотил ее. Стефания, ободряюще улыбнувшись, растворилась в воздухе, да так быстро, что Борис не успел пригласить ее на вечернюю чашечку кофе.
В дверь позвонили, когда Бельмондо, осмотрев апартаменты, сидел в кресле и разглядывал кредитные карточки. Недовольно бормоча, он спрятал их в бумажник, открыл дверь, и увидел человека лет пятидесяти, высокого, широкоплечего с большим, но вполне пристойным животом. На его красивом лице играла радость встречи с дорогим товарищем, руки тянулись к нему. И Бельмондо к своему удивлению дал себя обнять и даже похлопал гостя по спине.
Через пять минут они сидели в гостиной за бутылкой армянского коньяка. Гость назвался Зиновием Евгеньевичем Валуевым-Судетским, главой районной администрации. Он оказался таким лапушкой, что после третьей рюмки Борис признал его другом, а после пятой сказал, что ему кажется, что он знает Зиновия Евгеньевича, по крайней мере, две тысячи пятьсот лет. И в доказательство угадал (используя, конечно, агентурные данные, полученные от Стефании), в каком году Зиновий Евгеньевич окончил Керосинку (Губкинский институт), и как зовут его любовницу. И более того, угадал, на кого положен глаз Зиновия Евгеньевича – на студентку областного театрального училища Фетиду Сперанскую, семнадцатилетнюю красавицу, приехавшую на каникулы к отцу, любителю греческой истории и мифологии. После шестой рюмки Зиновий Евгеньевич помрачнел и, горестно сгорбившись, уставился в ноги.