Баламут увидел в его глазах свой жребий, то есть выпавший ему череп со скрещенными костями. И начал заговаривать зубы:
– Ну, убьем мы с вами и нашими регенератами десяток манолий. Ну и что? А может быть, их здесь целая дивизия? А может, они еще и размножаются? И вообще, даже если их только десяток, у нас времени не хватит их искоренить. Надо что-то другое придумать, кардинальное... Сонными их, что ли, взять?
– Я ж тебе несколько раз говорил, что манолии заметны и уязвимы только во время приема пищи, – сказал Трахтенн с укоризной. – А всего их, наверное, штук десять-пятнадцать. Я помню соответствующую инструкцию, в ней говорилось, что на разведочном космическом корабле дальнего действия должно быть не менее десяти штатных манолий.
– А может муравьев этих использовать? – подумав, предложил Баламут. – Вот если бы этот красивенький, изящный, очень милый, очень эротичный бытовой регенератор смог бы их сагитировать против манолий...
– Глупый, он же их регенерирует, – усмехнулся Гена, снисходительно глядя. – Опять в микроскопических превратит.
– Не факт, – ответил Баламут, посмотрев не менее снисходительно. – Я недавно Трахтенна туда клал, так он обратно в мариянина не превратился, а наоборот, русскому языку научился. А если муравьи русскому научатся, то я в течение получаса их на манолий натаскаю.
– А что если действительно муравьев мобилизовать? – задумчиво проговорил регенерат Гена. – Они же за жеванкой куда угодно пойдут. И еще, если встать посереди их стада и гнать его по отсекам и переходам корабля, то манолии непременно на них первыми нападут... И, обжираясь, себя проявят. Они же запрограммированы против всего живого.
– Не факт, – покачал головой вон Сер. – До сих пор ведь они этих перепончатокрылых лошадей не трогали... Хотя кто знает? А в принципе предложение вон Гены мне по душе.
Регенерату титул понравился, и он смущенно заулыбался.
– Послушай, Трахтенн! – задумчиво спросил Коля, поморщившись тщеславию двойника. – А чем манолии все это время питались?
– Они до ста кур могут голодать, – ответил Трахтенн.
– Понятно... Они еще и верблюды... Ну что ж... пойду муравьев мобилизовать. Если все пройдет удачно, через полчаса заскочу за вами. Так говоришь, надо их бить в солнечное сплетение?
– Да, радужное такое сердечко.
В отсеке воцарилась тишина. Скоро она стала невыносимой, и Баламут расправил плечи.
– Ну ладно, товарищи! Считайте меня коммунистом! – сказал он бодрым голосом и, взяв нож (обычный кухонный нож с черной пластмассовой ручкой), вышел из отсека, плотно прикрыв за собой дверь.
...Прошел он метров пятнадцать. Прошел, и вдруг ему стало неизъяснимо хорошо, так хорошо, как было с Софией, той, настоящей, которая уходила в ночь, но всегда возвращалась в самое сердце. Сделав шаг по инерции, он явственно увидел перед глазами ее смеющееся любимое лицо, ее золотые легкие волосы, ее алые призывные губы. Он хотел уже выронить нож и броситься к своей женщине, но вдруг видение сделалось прозрачным и заколебалось, как воздух над горячим асфальтом. И Баламут понял, что перед ним вовсе не София, а радужное сердце манолии. И, собрав последние силы, он полоснул его ножом. И вокруг стала ночь.
4. Дефолт. – С манолиями покончено? – Как он мог забыть...
Бытовой генератор появился тотчас после ухода Коли. Воспрянув духом, Трахтенн сунул в нее пакетик с затравкой Баламута. Поработав минуту, машина остановилась. Трахтенн, приблизившийся к ней первым, открыл крышку смесительного барабана и вместо Баламута увидел внутри... сморщившийся плод инжирного дерева и двухсотграммовую пачку желтого вологодского масла.
– Фига с маслом... – бесстрастно констатировал регенерат Гена, заглядывая во чрево машины через плечо оторопевшего товарища. – Похоже, она нас кинула.
Гена оказался прав – бетономешалка их кинула. И в переносном, и прямом смыслах. После того, как Трахтенн в сердцах захлопнул крышку смесительного барабана, машина подрожала несколько секунд, то растворяясь в воздухе, то возникая вновь, и пропала безвозвратно.
Не зная, что и думать, Гена и Трахтенн посмотрели друг на друга... Затем улеглись на пол и, ожидая Николая, принялись изучать потолок. Через сорок минут Гене стало ясно, что с Баламутом случился дефолт, то есть манолии выполнили по отношению к нему свой ратный долг. Регенерат поведал о своих страхах инопланетянину, и тот пал духом. С крестным Баламутом (Николай и в самом деле был ему крестным отцом) ему проще было чувствовать себя человеком и спасать Землю. А без него Трахтенну (хоть по фактуре и землянину, но по рождению коренному мариянину и отъявленному любителю удовольствий) стало все равно.
Прибавлявший не по дням, а по часам регенерат понял состояние Трахтенна и оставил его в покое, тем более, что времени на душеспасительные беседы не было. И вообще ничего не было – ни пищи, ни воды, ни ножа, ни надежды. И со всем этим наличием отсутствия надо было куда-то идти и что-то пытаться делать.
И регенерат Гена рванул, как говориться, на танки с голыми руками. Выскочив из отсека, он побежал по галерее. И через пятнадцать метров едва не наступил на обычный кухонный нож с черной пластмассовой ручкой, лежавший в лужице голубоватой неплотной жидкости.
"Убил одну Николай!" – обрадовался он, догадавшись, что голубоватая лужица есть прах манолии. И почернел от мысли: "В этой призрачной голубизне есть и то, что было Баламутом..."
Сумев взять себя в руки, он носком ботинка выбил нож из лужицы, поднял его и решительно направился в отсек с муравьями. Дошел, начал открывать дверь. Когда она была почти открыта, сзади раздались звуки шагов. Живо обернувшись, Гена увидел осунувшегося Трахтенна.
– Да что сидеть, смерти дожидаться? – ответил тот на немой вопрос. И продолжил, уже помогая регенерату откручивать запорное колесо: Слушай, Коля, а вдруг эти насекомые как рванут сейчас на нас?
– Я не Коля, – спокойным голосом сказал регенерат, – я – Гена. А рвануть они не должны, они, наверное, уже окочурились от голода.
Муравьи, действительно были квелыми. Но, увидев дверь открытой, некоторые из них (это были разведчики) потянулись из отсека. Первый из них, оказавшись в коридоре, прямиком двинулся к голубой лужице. Испробовав ее содержимое и найдя его вполне съедобным, он сообщил об этом своим товарищам, и те один за одним двинулись к останкам манолии восстанавливать силы.
– Сейчас напьются и опять начнутся метаморфозы, – вздохнул Трахтенн, брезгливо отталкивая от себя здоровенного муравья, пытавшегося потереться головой об его колено.
– Какие метаморфозы? – спросил Гена, с негодованием отстраняясь от того же муравья.
– Ну, к примеру, станут еще больше, чем они есть, или меньше, чем были...
– Да ну! Ты, что, сказок начитался? – отмахнулся регенерат, внимательно наблюдая, как гигантские насекомые, испробовав голубой жидкости, оживают на глазах.
– Да, начитался. И в одной из них муравьи, которых и под микроскопом не было видно, за пятнадцать минут выросли до размеров упитанной овчарки.
– Ну и фиг с ними! Пусть растут, если у них натура такая. Конечно, они, в конце концов, до нас доберутся, но, похоже, пока их интересуют только манолии. И мне кажется, что когда лужа иссякнет, они захотят поиметь другую.
Регенерат Гена оказался прав. Подкрепившись голубой жидкостью, муравьи собрались в возбужденную стаю и лавиной помчались по отсекам и уровням космического корабля. Трахтенн только и успевал открывать им дверь за дверью, люк за люком.
Манолии появились, когда до командного пункта, то есть до переходных отсеков, оставалось минут пять неспешного муравьиного хода. И появились к своей погибели, потому что схватки между ними и муравьями раз за разом развивалась по одному и тому же сценарию: