– Вот так вот всегда, – покачала головой Ольга, ехидно улыбаясь. – Только появится в человеке хорошее, так сразу и выветривается... Но насчет этого отморозка ты прав, прикончить его надо...
– Прикончить и съесть! – убежденно сказал Бельмондо. – Я смотрел, есть у него мягкие места... И не жирный, постный... На неделю всем нам вполне хватит. А потом и косточки сахарные в дело пойдут...
– А может, его поменять? На эквивалент его калорийности? – предложил я, понимая, что в сложившейся ситуации съедение нами Оторвилапко вещь весьма реальная.
– На пакет сушек что ли? – прыснула София.
– Не, хохла надо менять на сало! – рассмеялся полуукраинец Бельмондо. – Только на сало!
– Стоп, ребята! – посмеявшись, посерьезнела Ольга. – Есть идея. Тащите его в штольню.
Мы с Бельмондо и Баламутом пожали плечами и, взявшись за руки и ноги Оторвилапко, понесли Оторвилапко в штольню.
– Ты, Борис, на этого фрукта комплекцией похож... Понимаешь? – сказала Ольга, когда мы, бросив ношу у стены, посмотрели на дувушку.
– Понимаю... – кисло выдавил Бельмондо. – Камикадзе из меня хочешь сделать?
– Да. Я сама бы пошла, но, видишь, фигура у меня неподходящая... Они сразу раскусят, что к чему.
– Камикадзе, так камикадзе... – помедлив, вздохнул Борис. – Давайте раздевайте его...
Оторвилапко, видимо, слышал все. Как только я склонился над ним, он схватил меня за горло и начал душить. Я не успел испугаться – Ольга ударила его ногой в висок и он, вскрикнув, отвалился.
Переодевание Бельмондо не заняло много времени. Когда с маскарадом было покончено, мы попросили Бориса лечь ближе к устью штольни и принялись сравнивать его с пленником.
– Нос совсем другой, – высказался первым Баламут. – У этого хрена он уточкой, а у Бориса, хоть и хохол наполовину – русский. Надо его расквасить.
– Попробуй только – сам наверх полезешь, – моментально распахнув глаза, возмутился Бельмондо. – Тоже мне Станиславский...
В это время в штольню вбежала София и сказала, что сверху кто-то зовет Оторвилапко. Мы выскочили наружу и услышали призывный крик:
– Иван! Иван!
– Здесь он! Козел его столкнул, – закричал я в ответ. – Спускай веревку! Нам дохлятина зднсь не нужна!
И побежал в штольню. Вручив Борису "Беретту", попросил его лечь на плед спиной вверх и потащил к посадочной площадке. Баламут споро обвязал товарища веревкой, спустившейся с небес, и закричал в голубизну: "Тащи!!"
Спустя три минуты Бельмондо скрылся за обрезом скалы. Вероника зарыдала, к ней бросились Ольга с Софией, взяли под руки и увели в штольню.
Перестрелка наверху началась не сразу. Услышав выстрелы "Беретты", мы заулыбались. Однако спустя пятнадцать минут наша радость без остатка растворилась в томительно долгом ожидании.
– А не полезть ли мне наверх и не посмотреть, что там делает Борис, – предложил, в конце концов, Николай.
– А это идея... – согласился я. В это время Ольга тронула мое плечо сзади. Я обернулся к ней; она указала мне кивком на устье штольни.
Взглянув в указанном направлении, я увидел Оторвилапко с саперной лопаткой в руках. Он выглядел как Сильвестр Сталлоне в роли Рэмбо.
– Мне отвлечься надо... – попросила Ольга. – Оставь его мне...
И пошла к "Рэмбо!.
Тот не двинул и бровью – он был профессиональным наемником, одинаково серьезно относившимся и к обезумевшей кошке, и к боксеру в тяжелом весе. "Ее черный пояс против него, что носовой платочек против насморка, – думал я, вглядываясь в холодные глаза недобитка. – А может быть, она просто решила умереть? Не в силах вынести навязчивых мыслей о дочери?
Подстегнутый догадкой; я метнулся к Ольге, схватил за плечо. И получил крепкий удар пяткой под колено и одновременно – затылком в нос. Я упал, а она, и, не обернувшись, пошла к чужаку. Приблизилась, сделала обманное движение и ударила в глаз (она всегда била в глаз). Но "Рэмбо" неуловимым движением левой отвел удар, и тут же саперная лопатка устремилась к Ольгиной голове... "Все!!!" – взорвался я мыслью. И тут наверху хлопнул выстрел, "Рэмбо" осел и медленно повалился на девушку... Она брезгливо оттолкнула его, поднялась на ноги и побрела в штольню.
А мы, в поисках таинственного стрелка, закрутили головами, оглядывая верхушки скал. Никого не увидев, присели вокруг Оторвилапко.
– Вот она дырочка! – Баламут сунул указательный палец в маленькое, точащееся сукровицей отверстие чуть выше лба убитого. – А выходное отверстие точно в заднице.
– Борис, что ли, стрелял? – задумчиво спросил я.
– А кто же еще? – не совсем уверенно протянул Баламут... – Не свои же его замочили?
– А почему он тогда прячется? – посмотрела на него София.
– Может, он не от нас прячется... – посмотрела на скалы Вероника. – Там же их много...
– Знаете, чего я боюсь, – нахмурился я, покусывая губы. – Он там ошивается, а вдруг Лидкин Кирилл заявится? Молодой, около двадцати, наверняка в детдоме воспитывался. Где еще? Только в детдоме. Короче, могут они друг друга урезонить. Если уже не урезонили. Полезу-ка я наверх...
– Нет, ты очень уж тяжелый, мы тебя не удержим. Лучше уж Николай Сергеевич полезет... – сказал Баламут и, сходив за веревкой с кошкой, принялся укладывать ее кольцами.
– А ведь кроме тебя, Коля, еще двое выбраться могут... – вдруг осенило меня.
– Ну-ну... – усмехнулся Баламут. – Ты внизу, на тебе Ольга, либо София... Веронике нельзя напрягаться, у Ольги ладони пораненные, значит, может выбраться только София. А я ее не отпущу, пока не узнаю наверняка, что там делается...
Через полчаса я стоял под первым крюком, на моих плечах стояла София. А Баламут раз за разом пытался на нее взобраться. С третьего раза это получилось. Хотя Худосоков был в командировке, кошка зацепилась с первого раза.
После того, как Николай исчез за обрезом скалы, мы послонялись с полчаса, затем жара сломила нас, и мы задремали.
3. Бар для военнопленных? – Биомашина, то есть зомбер? – Шварцнеггер веников не вяжет...