– Аркадий Николаевич, – взмолился Лева, подаваясь всем телом вперед. – Убийца имеет отношение к «777», я чувствую. Эту Галло он мог увидеть совсем в другом месте, в теленовостях, например… ах да, она же работала на радио.
– Вот именно.
– Ну не знаю, еще где-нибудь видел. Но Ладожская-то работала в «777», и Пашина пыталась устроиться туда же.
– А днем Ладожская работала в банке. И еще они вместе лечили зубы в институте стоматологии. Лева, это сказка про белого бычка. Мы так можем до завтра спорить. Я тебе – красное, ты мне – круглое. Кстати, ты меня перебил.
– Извините, – смутился Лева, но тут же добавил: – И все-таки я бы попробовал «сработать подсадку».
– Третье, и самое главное, – повысил голос Волин. – Нам неизвестно, что именно привлекает убийцу в потенциальных жертвах. Помнишь случай Назарова? К нему подослали «казачка», но он не отреагировал. А помнишь, почему?
– Назаров «клевал» только на девушек в колготках и коротких юбках.
– Правильно, а «подсадку» одели в джинсы, исходя из соображения, что под ними удобно прятать ножную кобуру. В подобных случаях, Лева, любая мелочь имеет вес.
– Я понял.
– Нам ничего не стоит послать туда хоть целый полк девиц, но ждать результата мы можем до посинения. Было видно, что Лева расстроился. При своем богатом воображении он наверняка уже представлял себе, как хватает психопата-убийцу под белы рученьки и тащит в КПЗ. Честно говоря, Волин мечтал о том же. Но он не хотел рисковать понапрасну жизнью человека.
– Не расстраивайся, Лева. Мы его поймаем. Оперативник, угрюмо рассматривая свои «музыкальные» пальцы, осведомился:
– Чем будем заниматься завтра?
– Завтра-то? Поедем на пикник, шашлычок сообразим, водочки выпьем. Лева удивленно посмотрел на Волина. Тот умехнулся.
– А ты расслабься. Сидишь, как бирюк. Завтра, с утра пораньше, начнем обзвон баевских «трофеев». Нужно выяснить, не знакомился ли кто-нибудь из них совсем недавно с молодым человеком, носящим очки, кожаную куртку, мешковатые джинсы и кепку-бейсболку.
– Борис Газеев носит очки и мешковатые джинсы.
– Что он делал сегодня с трех до четырех дня, этот твой Борис Газеев?
– Около четырех я видел его в бухгалтерии.
– Был он запыхавшимся, взволнованным, нервничающим?
– Н-нет. Нормальный парень. Сидел себе у окна, скучал.
– Вот видишь. А в начале четвертого «наш» маньяк совершил убийство Галло в саду ЦДРА.
– За час он бы с лихвой успел добраться от Новослободской до Арбата.
– Не сомневаюсь. Допустим, у него все в порядке с нервами. Он убивает девушку, затем спокойно возвращается в контору, садится за стол, жрет бутерброды и запивает их пивом. И тут в комнату вваливается интеллигентный мент в штатском. То есть ты. По-твоему, это не повод для волнения?
– Он даже глазом не моргнул, – сказал Лева.
– Вот видишь.
– Вы его исключаете?
– Нет. Возможно, он действительно настоящий псих. Настолько настоящий, что ему было плевать на твое появление. Подобная вероятность все же существует. Нет, – серьезно повторил Волин. – Я окончательно исключу сразу четверых, но только когда мы защелкнем наручники на запястьях пятого. Каляев, братья Газеевы, Никитин и Баев. У нас все еще слишком богатый выбор.
– Каляев не подходит под описание.
– И все-таки я хочу удостовериться в его невиновности на сто процентов. К тому же один Каляев погоды не делает. – Волин откинулся на спинку стула, потянулся. – Знаешь что, Лева, поезжай-ка ты домой, ложись спать. Завтра нам предстоит тяжелый день.
– Хорошо, – оперативник поднялся, застегнул курточку. – Во сколько приходить?
– Как сегодня, к восьми.
– Хорошо. Лева направился к двери, и по его фигуре, по тому, как он шел, Волин понял: не хочется ему уходить. Лева предпочел бы остаться и работать, пахать, вкалывать. Как у Стругацких. Понедельник начинается в субботу. Иначе на ушах начинает расти шерсть. Иногда Волин жалел, что в природе существуют такие понятия, как «день» и «ночь».
– Почему ты не сказала мне, что была… э-э-э… в общем, очень близко знакома с Баевым? – серьезно спросил Саша. Пожалуй, даже слишком серьезно. Оперативник стоял посреди единственной комнаты Наташи и, уперев руки в бока, смотрел на девушку. В праведном негодовании, пальто, кашне и носках он выглядел довольно забавно. Поначалу Наташа смотрела на него с легкой улыбкой, но после первого же вопроса, выпаленного Сашей еще с порога, глаза ее стали серьезными, а улыбка мертвой. Она поплотнее запахнула толстый махровый халат, развернулась и ушла в комнату. Оперативник, прыгая на одной ноге, стаскивал туфли, а стащив, направился следом. Полы его пальто развевались, словно мушкетерский плащ. Всю дорогу он матерился сквозь зубы, ругал Наташу, называя ее самыми непристойными словами, выращивая в себе ярость. Слава Богу, в квартире Баева ему быстро удалось справиться с растерянностью. Саша даже удивился тому, насколько сильные чувства он испытал, увидев фотографию обнаженной Наташи. Никогда еще ему не было так досадно и больно. От одной только мысли, что другой мужчина вожделенно и нагло разглядывал по вечерам этот снимок, у Саши что-то переворачивалось в груди. Ему казалось, что его обманули в лучших чувствах, предали, плюнули в душу. Он держался с апломбом собственника – первым признаком слабости.
– Почему ты не рассказала мне о своих отношениях с Баевым? – повторил Саша, чувствуя себя апостолом Петром, разбирающимся с грешником. Наташа, продолжая улыбаться неживой, бесцветной улыбкой, дернула плечом.
– А никаких отношений и не было. Встретились, выпили шампанского.
– Переспали, – не без сарказма заметил Саша.
– Переспали, – легко подтвердила Наташа. – Иногда это случается. Кстати, если ты не в курсе, именно благодаря этой тонкости в отношениях между мужчиной и женщиной на свет появляются дети.
– Да знаю я, как появляются дети! Но почему ты не рассказала мне об этом?
– О чем? О детях или о тонкостях?
– При чем здесь дети? – Саша никак не мог найти нужный тон, подобрать верные слова. Как разговаривать с этой девушкой? Наезженный репертуар «плейбоя» здесь не годился. Да и не в том он пребывал состоянии. На каждую его патетическую фразу тут же следовала ответная оплеуха. – Например, о фотографиях голых женщин у него в спальне? Или, по-твоему, это тоже нормально? Не заслуживает внимания?
– А по-твоему, этот факт обязательно нужно сделать достоянием общественности? Так ты скажи, я книжку напишу: «Фотографии голых баб в спальне моего любовника». Бестселлер.
– Что ты несешь?
– Нет, дорогой, что ты несешь? Почему я должна что-то тебе рассказывать? Какое ты вообще имеешь право говорить со мной в подобном тоне? Я тебе кто? Жена? Невеста? Сестра? Или, может быть, ты – инспектор из отдела по надзору за нравственностью? Ворвался в одиннадцатом часу ко мне домой и задаешь дурацкие вопросы о вещах, абсолютно тебя не касающихся!
– Значит, не касающихся?
– Нет. Моя личная жизнь касается только меня. И я не собираюсь обсуждать ее ни с тобой, ни с кем-либо другим.
– Вот как?
– Да уж, вот так.
– Не собираешься?
– Нет.
– Так. Ладно. Хорошо. Раз так – хорошо. Я не буду разговаривать в «таком» тоне. Я вообще не буду разговаривать.
– Как ты меня напугал. Саша огляделся:
– Где мои туфли?
– В прихожей, – насмешливо ответила девушка.
– Ага. Очень хорошо. Я сейчас вообще уйду. Надену туфли и уйду.
– Счастливого пути.
– Да, я уйду, но ты… ты можешь очень крупно пожалеть! – Саша погрозил ей пальцем. – Учти!
– В самом деле? О чем же?
– Об этом вот.
– О чем «об этом вот»?
– Вот об этом… О своем поведении. – Саша направился в прихожую, но тормознул на пороге, развернулся на сто восемьдесят градусов. – Ничего не хочешь сказать? Нет? – Наташа вдруг засмеялась, прикрыла рот ладонью. – Очень смешно. Прямо обхохочешься.
– Подумать только. Первый раз в жизни у меня такое.
– Какое это «такое»? – подозрительно спросил Саша. – Что конкретно ты имеешь в виду? Объясни-ка.
– Мужчина, о котором я еще вчера знать не знала, приезжает среди ночи, чтобы закатить мне сцену ревности.
– Я? Сцену ревности? – на лице Саши обозначилось искреннее негодование. – Я???
– Ты, – кивнула Наташа.
– Вы, мадам, меня с кем-то путаете.
– Ну конечно. Оперативник с гордостью оскорбленного монарха прошествовал в прихожую. Наташа пошла за ним. Он взялся за ручку финского замка, попытался повернуть, но ничего не вышло. Еще одна попытка. Тщетно.